14 июня 2013

Владимир Крамник: Скучно в жизни не будет, я в этом уверен

Гроссмейстер дал большое интервью журналу "Русский мир"

14-й чемпион мира Владимир Крамник ответил на вопросы корреспондента журнала "Русский мир".

– В прежние времена шахматы, как балет и космонавтика, были одним из символов Советского Союза на международной арене. Чемпионов узнавали и носили на руках, шахматные кружки действовали чуть ли не при каждой школе. За чемпионатами мира следила вся страна… Сейчас же складывается впечатление, что шахматисты живут своей обособленной жизнью, о которой мало знают непрофессионалы. Как можно охарактеризовать нынешнюю ситуацию в мировых шахматах?

– С 50-60-х годов вплоть до 90-х в Советском Союзе шахматы очень серьезно поддерживались на уровне государства, причем не только финансово, но и, выражаясь современным языком, с помощью пиара. Шахматные программы показывали по Центральному телевидению, о шахматных турнирах рассказывали в новостях, Анатолий Карпов был в СССР суперзвездой на уровне нынешнего футболиста Роналду. Но не нужно забывать, что и эпоха была другая, ведь сегодня гораздо больше развлечений: Интернет, различные шоу, компьютерные игры. Я сам родился и вырос в провинции, в Туапсе, так у нас там и театра не было. Шахматы же оставались для всех доступной интеллектуальной формой досуга.

Безусловно, немаловажным был и политический момент, так как с помощью шахматных побед на мировых турнирах СССР пытался в том числе доказывать и свое интеллектуальное превосходство. А когда дело касается политики, то поддержка со стороны государства выходит уже на другой уровень. Например, долгое время на Западе шахматы были не особо популярны. Но во времена Фишера, после его победы над «советской машиной», появился резкий всплеск интереса к этой игре.

Сегодня шахматы ушли от политики, что лично мне представляется правильным. Все-таки шахматы – это искусство, и когда к ним слишком активно начинают примешиваться какие-то политические интриги, то мне это не особо симпатично. В целом шахматный мир у нас сейчас развивается вполне неплохо. Были периоды огромного упадка в 90-х годах и начале нулевых, появились две мировые шахматные ассоциации, и, соответственно, одновременно существовали два чемпиона мира, да и в целом наблюдалось огромное количество скандалов.

Однако удалось провести объединение, и с 2006 года все пошло по нарастающей. Развитию этого вида спорта способствует и то обстоятельство, что ситуация с шахматами улучшилась не только на уровне чемпионатов мира, но и внутри отдельных федераций, а это означает, что появилось много шахматистов высокого уровня. Если раньше большинство гроссмейстеров были из Советского Союза, то сегодня мы наблюдаем исключительно сильных игроков из Норвегии, Индии, Соединенных Штатов. Интерес в мире к шахматам начал расширяться.

– Есть ли у вас какие-то свои секреты для концентрации во время турниров?

– Эмоционально я достаточно ровный человек, поэтому как-то специально себя не настраиваю. Прихожу обычно в спокойном и даже расслабленном состоянии, а когда начинаю играть, то уже вхожу в ритм игры. Не могу сказать, что я сильно нервничаю – ни до партии, ни во время нее. Эта черта является моей сильной стороной, но отчасти она же – и слабая сторона, поскольку есть очень нервные шахматисты, которые умеют особо концентрироваться в нужный момент. У меня же никогда не было умения достичь какой-то нечеловеческой концентрации. Это может произойти только в состоянии определенного нервного драйва, которое мне недоступно.

А вот снятие стресса и усталости после партии – это проблема для всех шахматистов. Мы же играем каждый день, партии могут длиться, например, по семь часов, поэтому нужно уметь быстро восстанавливаться. У многих шахматистов проблемы со сном, поскольку они мысленно вновь и вновь возвращаются к только что сыгранной партии. Иногда до утра лежишь и анализируешь свои ходы. Мы играем после обеда, партии заканчиваются в восемь-девять вечера, поэтому остается совсем немного времени, чтобы прийти в себя и отдохнуть, а еще нужно подготовиться к следующей партии.

– Когда вы точно решили, что ваша судьба – это профессиональные шахматы?

– Я с детства был уверен, что стану шахматистом. Родители помогали в этом, но особо не подталкивали к такому решению. Игра меня увлекла сразу, и была такая детская уверенность в том, что непременно буду играть как профессиональный шахматист. Сейчас-то я понимаю, какая это удача и какой мне выпал шанс – один из миллиона. Я никогда не мечтал быть ни пожарным, ни космонавтом, лет с шести-семи знал, что хочу заниматься шахматами. Начал хорошо играть довольно рано, уже через год после окончания школы входил в десятку лучших шахматистов мира. Поэтому даже не было вопросов, что делать в жизни.

Мне повезло, что я попал в то время, когда еще сохранялись остатки господдержки шахмат. Лет с 12 я некоторое время получал стипендию в 80 рублей, что по тем временам было совсем неплохо. Кроме того, за счет государства меня обучали в самой знаменитой на тот момент школе Каспарова – Ботвинника. Поэтому можно сказать, что то поколение шахматистов, которое застало эту систему поддержки, выросло очень сильным в профессиональном плане.

И сегодня есть множество талантливых ребят, сейчас легче совершенствоваться и ездить, если позволяют средства, по международным турнирам, но трудно расти и приобретать базовый опыт. Например, у нас в Туапсе никаких особых шахмат не было, но когда заметили мои успехи, то без всякого участия родителей связались с Москвой и дали мне возможность продолжать развиваться там дальше. «Селекция» сразу сработала, и меня пригласили в лучшую школу Советского Союза. К счастью, сейчас можно сказать, что за последние годы система такой селекции талантливых ребят восстанавливается.

– А как обстоят дела с шахматами во Франции, в которой вы живете уже десять лет? Или здесь – счастливая семейная жизнь, а шахматы – в других странах?

– Похоже, что так, поскольку во Франции сейчас не проводятся турниры высокого уровня. Приятным исключением был проходивший этой весной в Париже мемориал Алехина. Такое положение дел кажется довольно странным, ведь в XIX веке Париж и Лондон считались двумя мировыми шахматными столицами. Сейчас же до мемориала Алехина в Париже почти двадцать лет не проходили турниры мирового уровня. И это немного обидно. Интерес к игре есть, это можно увидеть по количеству зрителей, и сборная у французов перспективная, а кроме того, многие влиятельные люди интересуются шахматами. Но почему-то эта игра оказалась на втором плане, и шахматная жизнь здесь не очень активная.

– Как вы относитесь к особо активному самопиару, который сейчас приходится наблюдать сплошь и рядом?

– Лично мне ни слава, ни рукоплескания по большому счету не нужны. В современном шахматном мире такое поведение можно встретить реже, почти все топ-игроки являются самодостаточными людьми.

Вообще, зачастую совершенно неправильно представляют себе шахматистов, прочитав блестящий роман Набокова «Защита Лужина» или «Шахматную новеллу» Стефана Цвейга или ознакомившись с некоторыми поступками эксцентричного Фишера. Шахматист в представлении многих людей – это старенький, лысенький, чудаковатый человек с некоторой склонностью к скандалам, но при этом супергений. Однако такое описание совершенно не соответствует действительности. Нынешние шахматисты – это люди очень адекватные, которые могут разговаривать на любые темы. Они достаточно интеллектуальны, но я бы не сказал, что это какие-то супергении. И никаких особых чудачеств за ними не замечается.

Наверное, этот миф о шахматистах нам немножко мешает. С одной стороны, есть огромное уважение к шахматистам, может быть, даже чрезмерное, но с другой стороны, в нас видят каких-то странных людей, не от мира сего. Лично я, например, увлекаюсь очень многими вещами в жизни: искусством, музыкой, люблю читать о мировой политике и экономике. Пытаюсь участвовать в полезных социальных проектах. Например, в ряде стран сейчас вводят в школы шахматы как факультативный предмет. Такой проект очень сильно набрал обороты в Англии, где во многих школах один-два раза в неделю дети по желанию могут заниматься шахматами. Даже правительство к этому подключилось. В России такой проект пока, к сожалению, идет с большим скрипом. Мои друзья в Испании и Швейцарии тоже пытаются развивать факультативы шахмат, а я по мере сил, без всяких денег, им стараюсь помогать. Но, конечно, на первом месте у меня семья, тем более что четыре месяца назад родился второй ребенок.

– А с вашей женой, француженкой, вы познакомились благодаря шахматам?

– Можно сказать, что так. Она много лет работала в «Фигаро», заведовала отделом «Дебаты и мнения», и единственная в этой серьезной газете что-то понимала в шахматах, поскольку играла в детстве. Поэтому когда нужно было написать материал о шахматах – а это во Франции происходит довольно редко, – то посылали ее. Когда я выиграл в 2000 году первенство мира у Каспарова, мою будущую жену послали в Лондон взять интервью. Потом было еще несколько редких встреч за три года, ведь я не жил тогда в Париже. Сейчас мы уже десять лет вместе и очень счастливы. И у нас практически никогда не бывает ссор. Поэтому мне даже пожаловаться не на что – ни в личной жизни, ни в профессиональной.

– Редко когда такое можно услышать. Не так много людей умеют ценить то, что им подарила судьба.

– Здесь на Западе очень распространен такой подход, когда люди считают, что может быть только лучше, но никак не хуже. Я же очень ценю то, что у меня уже есть. Моя мотивация никогда не была зациклена на конкретном результате, мне всегда просто хотелось максимально хорошо сделать то, за что я брался. Я даже никогда не ставил себе специально цели стать чемпионом мира. Представляю, каково это слышать людям, которые годами живут этой мыслью, но у них не получается.

Я всегда стараюсь радоваться тому, что есть, хотя, конечно, хочу и постоянно что-то улучшать. Но такое улучшение больше носит творческий характер, а не материальный. Сейчас моей старшей дочке четыре года, начинается очень интересный процесс воспитания, не хочется ничего упустить. Скучно в жизни не будет, я в этом уверен.

Полный текст