14 ноября 2007

Марк Тайманов: «Дружба с Талем - моя жизненная привилегия»

О великом Михаиле Тале на банкете в честь открытия Мемориала было сказано немало добрых слов. Ведущий вечера Аркадий Арканов раз за разом, или, скорее, тост за тостом передавал слово гостям. Когда микрофон оказался в руках Марка Тайманова, в зале затих привычный стук-скрежет вилок по тарелкам – все внимательно слушали воспоминания Маэстро. Отчасти лиричные, отчасти шутливые, они были в полной мере пронизаны душевной теплотой: слова Марка Евгеньевича рисовали перед нами гениального чемпиона Мишу Таля, с его нечеловеческими талантами и человеческими слабостями. Мария Фоминых записала это выступление и пообщалась с гроссмейстером по окончании банкета.

Впервые я встретил Таля во время своего сеанса одновременной игры, ему тогда было лет 12-13. Так что я знал Мишу фактически всю его жизнь, был знаком с его родителями, женами, детьми, знал всех его близких друзей. У нас с ним всегда были добрые отношения, мы часто встречались на турнирах и проводили много времени вместе за пределами игрового зала. Миша был эпикурейцем, любил жизнь во всех ее проявлениях. Он был очень общительным, компанейским, имел множество увлечений: играл в футбол, любил чтение – читал он невероятно быстро, как будто по диагонали: толстую книгу он проглатывал за день! От рождения у него была трехпалая кисть; тем не менее, он хорошо играл на фортепиано, а еще мечтал стать эстрадным конферансье. После окончания школы он поступал на филфак, но его не приняли – нескольких месяцев не хватило до шестнадцатилетия. Думаю, эстрадный мир много потерял, в отличие от шахматного.
Я считаю, это моя жизненная привилегия – то, что с Мишей мне довелось сыграть двадцать турнирных партий, а в блиц – тысячи! Я счастлив, что был дружен с двумя гениальными людьми – великим музыкантом Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем и гениальным шахматистом Михаилом Талем.
Через шесть лет после того сеанса в рижском Дворце пионеров мы встретились на чемпионате СССР в Ленинграде. Его считали талантливым международным мастером – хотя сейчас в этом возрасте многие уже гроссмейстеры. Успешное выступление в том чемпионате СССР 1956 года стало его первым крупным успехом. Его яркая, полная выдумки игра не оставила никого равнодушным, но оценки вызывала самые разные – некоторые очень скептически относились к рискованным жертвам, считая их необоснованными, бунтарскими. Кто бы мог подумать, что всего через три с половиной года Миша выиграет мировую корону!
Эти несколько лет своего фантастического взлета Таль жил счастливой и насыщенной жизнью – выигрывал турнир за турниром: чемпионаты СССР, межзональный турнир, турнир претендентов. Газеты писали о нем неустанно, как его только не называли «счастливчик», «гусар из Риги», «демон 64-х полей», «пират шахматной доски». В это же время Таль защитил диплом в университете на тему «Сатира в романе Ильфа и Петрова» и познакомился со своей будущей женой Салли. Они безумно любили друг друга, но этот союз не был похож на мирную гавань. Постоянно ссорились, мирились, расходились и сходились. Колкие намеки на измены жены Миша парировал со свойственной ему иронией: «Лучше иметь 50% в хорошем деле, чем 80 в сомнительном!». У Миши было много женщин, как и у Салли – много мужчин. Но я точно знаю, что единственной для Миши всегда оставалась Салли, а у Салли единственным, несмотря ни на что, оставался Миша.
Когда Миша победил Ботвинника, в шахматном мире царило всеобщее ликование. Таль стал всенародным любимцем, кумиром, шахматным королем! Такой популярности не имел ни один шахматист за всю историю. На вокзале в Риге Таля встречала огромная толпа, болельщики вынесли его из поезда на руках на привокзальную площадь, где состоялся митинг. Увы, в жизни Миши были не только лишь радости и веселье. Неожиданно подкралась беда – отказала почка. Начались ужасные приступы, страшные боли. Он неделями лежал в больнице, ему сделали множество операций, но все было тщетно.
Его словно преследовал злой рок. Если в газете я где-то читал, что в районе Сочи в овраг упала машина с пассажирами, первая мысль, которая приходила мне в голову – там был Миша. И когда в ночном баре Гаваны кто-то из ревности бросил бутылку в одного из посетителей, она необъяснимым образом угодила в голову ни в чем не повинного Миши. Его увезли в госпиталь, а наутро он бледный, с перевязанной головой, играл за команду.
Я был свидетелем и такого случая. На турнире в Кисловодске Мише внезапно стало плохо, снова начались жуткие боли. Вызвали «скорую», посоветовали освободить его от игры, но Таль решил играть и попросил лишь о том, чтобы партия проходила в его номере. Он лег в теплую ванну – единственное, что ему помогало, и, не глядя на доску, диктовал ходы... и в итоге он эту партию выиграл!
В семьдесят первом году в Тбилиси Талю сделали еще одну операцию, которая наконец-то заметно улучшила его состояние. И там же Миша отгулял свою вторую свадьбу. Его избранницей на этот раз, не без участия Мишиной мамы, стала грузинская девушка из княжеского рода. Ида, мечтавшая о спокойной семейной жизни своего сына, говорила: «Представляешь, ее бабушка – бывшая грузинская княжна». «Мурочка!» – так называл маму Миша, – княгиня не может быть бывшей, как не может быть бывшим сенбернар. Это порода, а не должность! Это секретарь обкома может быть бывшим». Вскоре я увидел молодых на командном первенстве СССР и, признаюсь, немало удивился. Посвежевший, помолодевший, элегантно одетый Миша и юное создание... совершенно не в Мишином вкусе. На фоне эффектных красавиц, которые всегда окружали Мишу, девушка выглядела «гадким утенком». Трудно было представить, что всего через неделю «утенок» упорхнет из семейного гнезда! Оказалось, невеста была влюблена в известного грузинского борца, к нему она и сбежала. Однако для Миши это стало настоящим ударом, он тяжело переживал, здоровье его снова пошло под откос...
В последние годы жизни Миша выглядел очень плохо. Он по-прежнему играл в турнирах, как и раньше, был душой шумных компаний. Последний раз я играл с ним в Югославии, в 1984 году в Титограде. Каждый вечер после партии его забирали на гулянье и только под утро приносили в отель. Проснувшись, он выпивал несколько чашек крепчайшего кофе, выкуривал несколько сигарет и шел на партию. Я поражался, как он такое выдерживал, как мог в таком состоянии играть...
Последний раз я встретился с Мишей в Германии, в маленьком городке, где он тогда жил. Мы шли по улице, и с Талем раскланялся какой-то прохожий. Миша его поблагодарил. Тот спросил: «За что?» «За то, что узнали!» Таль действительно выглядел ужасно, гораздо старше своих лет. Больше мы с ним в этой жизни не встречались...
Миша прожил короткую, но очень яркую, наполненную событиями жизнь. Я всегда буду помнить своего друга Мишу...Марк Евгеньевич закончил свою речь самыми теплыми словами, гости подняли за Таля бокалы... Вечер продолжился, за столами говорили обо всем и обо всех, то и дело произносили тосты. Вдруг я заметила, что Марк Евгеньевич собрался уходить, хотя вечер был в самом разгаре. Я догнала его почти у лифта:– Марк Евгеньевич, вы так интересно рассказывали о Тале! Поделитесь, пожалуйста, еще какой-нибудь историей.
– Я уже почти опаздываю на поезд, через час отправление, – ответил гроссмейстер.
– Да и пробки на дорогах жуткие, – добавил Александр Борисович Злочевский, который оказался в роли провожатого.
– Ладно, слушай, – вдруг согласился Тайманов. – Когда я готовился к матчу с Фишером, я в первую очередь обратился к моему главному пожизненному шахматному наставнику – Михаилу Моисеевичу Ботвиннику. Он дал мне много прекрасных советов... не в коня оказался корм. А потом я обратился к Мише Талю, попросил его сыграть со мной несколько тренировочных партий и поанализировать, и также предложил ему быть моим секундантом. Миша охотно согласился. Мы с ним проработали две недели, очень продуктивно, очень интересно. А потом Михаил Моисеевич не дал добро на наш союз. Я спросил его: «Ну почему же?» «Вы знаете, – ответил он, – и вы, и Миша слишком любите жизнь. Я боюсь, что вы там просто сопьетесь!»
В этот момент к нам подошел один бравый журналист и сказал: «Я хочу напеть вам одну мелодию, а вы скажете, узнали ее или нет». И без промедления запел трам-пам-пам – тра-ля-ля, что-то в этом духе. Слушать было одновременно и тяжело (музыкальное образование давало о себе знать), и смешно, но больше всего интересовало, как отреагирует маэстро. А знаменитый пианист с консерваторским образованием Марк Евгеньевич лишь тихо произнес: «Или ваше исполнение недоступно моему уху, или музыка мне незнакома». Собеседника это не смутило, он уже готовился продолжить музыкальную атаку, и тогда я решила вмешаться и спросила Тайманова: – А чем вы сейчас больше занимаетесь – шахматами или музыкой?– О, сейчас у меня есть намного более важное и интересное занятие: я воспитываю детей!
На этой радостной ноте двери лифта раскрылись, и Марк Евгеньевич уехал. И на поезд он успел, это я на всякий случай узнала у Злочевского.