2 апреля 2020

У гроссмейстера Авербаха проживает в доме собака…

Историю одного стихотворения Николая Глазкова рассказывает Борис Долматовский

Жизнь настолько скоротечна, что мы не успеваем разобраться ни в своих мыслях, ни в своих делах. Но вот наступила эпидемия коронавируса, и большинство из нас оказалось на самоизоляции. Времени свободного много, поэтому решил навести порядок в своих записях, интервью, до которых никак не доходили руки – не было времени. Но прежде чем рассказать о давней беседе с гроссмейстером Авербахом, решил позвонить ему и поинтересоваться самочувствием. Ведь совсем недавно, 16 февраля мы ездили с ним в храм Пророка Божия Илии, где старейшего гроссмейстера мира возвели в достоинство Кавалера Императорского ордена Святой Анны.

Юрий Львович чувствует себя хорошо, он выразил уверенность, что пандемия скоро закончится и он, как прежде, сможет встречаться с шахматистами, участвовать в работе Центра шахматной культуры и информации ГПНТБ России, где является главным специалистом.

– Несколько лет назад я фотографировал вас с Тобиком, когда вы гуляли около дома. Чувствовалось, что собачка была солидного возраста…

– Да, тогда Тобику было очень много лет – 18. После его смерти мы решили больше собак не заводить. У нас в семье всегда были собаки. И жена, и дочка их очень любили – одну собаку дочка подобрала на улице. Породы разные: пудели, таксы, метисы… Одну у нас украли, другая попала под машину…

– А как вы познакомились с поэтом Николаем Глазковым, который написал известное стихотворение «У гроссмейстера Авербаха проживает в доме собака»?

– Мы узнали друг друга после войны, хотя жили на Арбате и до войны. Мой дом был в самом начале улицы, а его в конце. Возможно, мы с ним могли встретиться и в кинотеатре «Юный зритель», и в зоомагазине у аквариумов с экзотическими рыбками, и в книжных лавках, где всегда было полно мальчишек.

Я увлекался поэзией, хотя сам стихов не писал. И очень часто мы обсуждали стихи с моим товарищем Венькой Левиным, который занимался в литературном кружке под руководством известного поэта Ильи Сельвинского. Как-то раз об одном стихотворении, которое мне не понравилось, Венька сказал:

– А ты знаешь, что сказал по этому поводу поэт Николай Глазков?

Что такое стихи хорошие?
Те, которые непохожие.
Что такое стихи плохие?
Те, которые никакие.

Поэта Николая Глазкова я не знал, но подумал, что это у Веньки, может, такой псевдоним и он меня разыгрывает…

Прошли годы. Однажды в газете «Комсомольская правда» я увидел стихи за подписью Николая Глазкова. Не может быть, ведь Венька-то погиб на фронте… Возможно, он жив? Я рассказал об этом моему товарищу, поэту Евгению Ильину. Хорошему шахматисту. И он меня познакомил с Николаем Глазковым. Мы с ним подружились и стали часто встречаться. У нас были общие темы: шахматы, поэзия, путешествия. Он был приятным собеседником. Особенно у него загорались глаза, когда мы говорили о шахматах и шахматистах. Видно было, что он их любил. Потом выяснилось, что он с детства хотел стать сильным шахматистом. Я несколько раз наблюдал за его игрой. Играл он хорошо, но это был любительский уровень.

«Отвергнутый Каиссою, бедняга, Не смог достичь я шахматных высот», – так он писал о себе. Позже я узнал, что он выполнил 1-й разряд и входил в сборную команду Центрального Дома Литераторов.

Однажды, разговаривая о поэзии, я спросил у него:

– А почему у тебя нет стихов о собаках?

– В детстве я любил собак, – ответил он. – Но после того как одна из них меня покусала, стал их остерегаться. И хорошие стихи не получались.

Однажды, придя ко мне, он увидел, что я сижу за шахматами и на коленях у меня собака. (Николаю открыла дверь жена, а я не хотел сбрасывать пуделя.) Я анализировал позицию и попросил его подождать некоторое время.

Николай подошел ближе и стал наблюдать за моим анализом. И как оказалось, он следил не только за мной, но и за поведением пуделя, реагирующего на движение моих рук.