Ожившие фигуры

Версаль! Из некогда затерявшейся в лесах и болотах деревушки он менее чем за полвека превратился в сказочный город-дворец, резиденцию трех французских королей.

Охотясь в предместьях Парижа, Людовик XIII обратил свой взор на богатые дичью угодья и велел построить здесь небольшой охотничий замок. Сооруженный в 1624 году по проекту архитектора Ф. Леруа, он стал ядром будущего дворцово-паркового ансамбля.

Первым монархом, избравшим Версаль своей резиденцией, был Людовик XIV, тот самый «король-солнце», который в 1668 году, обращаясь к чиновникам парижского парламента, произнес знаменитые слова: «Вы думали, господа, что государство – вы? Государство – это я». В молодости он много претерпел от Фронды, оппозиционного движения, добивавшегося ограничения королевской власти, и, чтобы наказать Париж – это «гнездо мятежников», переселился в Версаль, расположенный в 18 км от столицы.

К грандиозному строительству в Версале привлекались лучшие французские архитекторы, скульпторы, художники, декораторы, садоводы. К середине XVIII века он уже приобрел тот неповторимый облик хрупкой красоты, который запечатлел в своей «Версальской серии» А. Бенуа.

Во времена описываемых нами событий версальский двор был едва ли не самым блестящим королевским двором в Европе. Придворный штат насчитывал 15 тысяч человек, на его содержание тратилось 40 миллионов ливров в год – десятая часть государственных доходов. Даже цесаревич Павел, наследник отнюдь не бедного российского престола, гостивший здесь в 1782 году, был, по свидетельству французских хроникеров, поражен безмерным великолепием. Да и как не удивляться, когда одна только клубника к столу обходилась каждый раз в 8 тысяч ливров! На пышном приеме, устроенном принцем Конде в честь Павла, еда подавалась исключительно на золотой и серебряной посуде. При смене блюд лакеи бросали ее в открытые окна. Вазы, кувшины, бокалы, тарелки, приборы – все летело в наполненные водой рвы. Ничего, правда, не терялось – посуду вылавливали сетями.

Герцога де Кроя мучает извечный гамлетовский вопрос. В его положении дилемма выглядит несколько проще: вставать или не вставать? Вчера он порядком устал и не велел себя будить, но проснулся, будто кто-то толкнул его в бок. Вчерашний день вообще был неудачным. Преследовали красавца оленя, а подстрелили всего лишь двух невесть откуда взявшихся зайцев. Не замешкайся этот растяпа Жан на опушке, великолепные рога пополнили бы коллекцию его охотничьих трофеев. А может быть, он заказал бы чучело. Как у графа д'Артуа. Рядом с медвежьей шкурой оно смотрелось бы совсем недурно.

Вставать или не вставать? В три часа пополудни заезжий механик будет показывать шахматный автомат. О нем теперь только и говорят. Пойти, что ли, взглянуть? Но для этого нужно вылезти из теплой постели, умыться, одеться...

Он натягивает на нос одеяло.

Шахматный автомат... Наверное, какое-нибудь надувательство. Что еще можно ждать от этих немцев! А он, как дурак, потащится во дворец, вместо того чтобы получше выспаться и вечером хорошо выглядеть в опере... А может, пойти на фокусника, а в оперу не ходить? Вот он пронзает острым взглядом таинственную машину и сразу постигает ее секрет. Презрительно разоблачает механика. Как того иезуита, что прошлым летом привозил «Бахуса». Кукла сидела на бочке из-под вина и разговаривала человечьим голосом. Потом бочку открывали, и все видели какие-то колесики, пружинки, мехи, соединенные с трубкой. Чудеса! А он, герцог де Крой, возьми да и скажи: «Давайте-ка поглядим, что там у него в мехах? Не слишком ли они велики для такого тонкого голоска?» Все уставились на фокусника, а тот малиновый, словно бочку вина опорожнил. Ну, принялись, конечно, мехи ногами пинать, вдруг чей-то жалобный голосок как пропищит: «Не надо!» Тут все растерялись от неожиданности, а из мехов выскочил карлик, да как припустится по аллее!

Мелодично звенят часы. Уже полдень, надо решать, не то поздно будет. Идти или не идти? Ох, и забот же у него!

– Пьер! – хрипит он осипшим спросонья голосом. — Куда ты провалился? Одеваться!

Вечером, придя домой, герцог де Крой записал в дневнике свои впечатления: «Найдя минуту свободного времени, я отправился взглянуть на шахматный автомат. Зрелище окупило мои труды. Это великолепный механизм, полностью изолированный от внешнего мира. Видимо, он работает при помощи какого-то трюка, который еще не раскрыт. Сама машина весьма необычна и вызывает удивление».

Это была самая безмятежная пора в жизни маленькой бродячей труппы. Мария-Антуанетта еще не удостоила Кемпелена аудиенции, но ее королевская милость ощущалась решительно во всем. Гостей поселили в апартаментах южного флигеля, к их услугам были все хозяйственные службы дворца.

Демонстрация шахматного автомата вызвала всеобщий восторг. Пресыщенная традиционными зрелищами придворная публика получила пищу для ума. Вельможи играли скверно, и Иоганн легко с ними расправлялся. Он испытывал тайное злорадство, слушая, как за тонкими стенками, отделяющими его от сверкающего мира, звучали высокие титулы, звонкие имена, а потом доносились вздохи и ахи, недоумения, восхищения и самые невероятные предположения.

Он пытался представить себе тех, с кем играл, но почти всегда ошибался и, встречая кого-нибудь из своих недавних соперников, не узнавал их. «Кто это?» — спросил он однажды Кемпелена, беседовавшего с молодым вельможей. «Граф д'Артуа». – «Мне казалось, он толстый и курносый, – разочарованно протянул юноша. – Если бы я знал, что он такой красивый, избрал бы совсем другой вариант». – «Какая разница? – удивился Кемпелен. – Вы же победили!» – «А все-таки», – загадочно улыбнулся Иоганн. Надменного графа он предпочел бы уязвить более эффектной комбинацией.

Демонстрация начиналась в три пополудни и продолжалась час-полтора, так что свободного времени у всех было предостаточно. Слуги бездельничали, а Золтан до того изнемог, что попросил Кемпелена «командировать» его на дворцовую кухню к французским кулинарам. Через несколько дней он сообщил, что готов угостить господ лягушечьими лапками и ласточкиными гнездами. Особого энтузиазма никто не проявил.

Кемпелен и Антон возились с говорящей машиной, в которой обнаружились какие-то неполадки. Досуга в обычном смысле слова Кемпелен не признавал и постоянно искал для себя полезные занятия. Версаль предоставлял ему богатые возможности. Он ознакомился с гидравлической системой версальских фонтанов и с удовлетворением отметил, что шенбруннские хоть и не столь изысканны, зато несравненно совершеннее. Архитектура дворцовых построек привлекла его интересными инженерными решениями, планировка парка и скульптуры вызвали восхищение мастерством садоводов, декораторов, ваятелей. Но особенное волнение испытывал он перед полотнами великих художников, возвращавших его в пору молодости, когда, полный нерастраченных сил и радужных надежд, путешествовал по Апеннинам.

Иоганн и Тереза радостно пользовались всеми благами жизни. Их окружала неповторимая красота, изысканная роскошь, почтительное гостеприимство. Молодые люди часто гуляли вместе, но редко оставалось вдвоем: Терезу сопровождала Жужа, таковы были правила хорошего тона.

Любовь переполняла сердце Иоганна. Он искал те самые единственные слова, чтобы излить Терезе свои чувства, затронуть сокровенные струны девичьей душа. Тереза была с ним безыскусно ласкова и радостно хлопала в ладошки, когда он приносил ей то скромный цветок, украдкой сорванный с клумбы, то пахнущую смолой колючую еловую веточку. Юноша робел и со дня на день откладывал признание.

Он объяснился в любви, но, увы, совсем не так, как мечтал...

Иоганн ворочается с боку на бок, словно лежит не на услужливой перине, а на жестком соломенном тюфяке. Он вновь и вновь повторяет недавнюю сцену размолвки, то проклиная свою несдержанность, то сожалея, что не успел высказать всех горьких слов и накипевших обид. Все началась вчера, когда Тереза, радостная и возбужденная, похвасталась, что вместе с родителями приглашена на придворный бал. «А я?» – вырвалась у Иоганна. Девушка неловко потупила взор, будто в чем-то провинилась. Он вспыхнул от стыда и унижения, впервые почувствовав, насколько глубока между ними пропасть.

Весь день бродил он по парку среди шумящих деревьев, ликующих цветов, поющих фонтанов. Над ним кружились легкие птицы, захлебываясь от счастья и радости. Все живое тянулось к небу, к солнцу, друг к другу. Тщетно искал он успокоения в молитвах и серьезных размышлениях, забивался в глухие уголки сада, ничком кидался на сырую землю – весна настигала его повсюду. Она угнетала красотой, властным зовом любви. Его томление, его любовь не находили ответа. Он страдал. А вечером, усталый и измученный, глядел не отрываясь на сверкающие окна Зеркальной галереи, откуда доносилась волшебная музыка, где веселились беспечные господа, где вместе с ними веселилась его Тереза.

Он сторожил бы ее до самого разъезда гостей, но подозрительные взгляды караульных гвардейцев заставили его убраться восвояси. Он тихонько прокрался в свою комнату, повалился, не раздеваясь, на постель и весь остаток вечера провел в слезах и смятении. А когда тоска перешла в отчаяние, раздался легкий стук и вошла Тереза.

О, как прекрасна она была! Как шло к ней лазоревое бальное платье! Каким восторгом сияли ее глаза, когда она рассказывала о придворных дамах, славящихся красотой и изяществом, об умопомрачительных нарядах и прическах, о золоте и бриллиантах, о том, как ее наперебой приглашали на танцы благородные кавалеры, и как галантен был маркиз де Шатрен, проводивший ее до самых дверей.

Эх, порадоваться бы ее успеху, сказать, что она прекрасней всех, что сам король должен почитать за счастье, если она разрешит прикоснуться к своей руке! Но ревность тугой петлей обвила его сердце, и он бросил ей упрек в неверности и вероломстве. «Разве я давала вам обещания?» – холодно спросила Тереза. «Вы бессердечная и легкомысленная девчонка!» – воскликнул Иоганн, не помня себя от гнева. «Как смеете вы разговаривать со мной в таком тоне?» – «Но я люблю вас!» – «Тем более», – отрезала она и, гордо тряхнув головой, вышла из комнаты, как королева.

Почему он не бросился за нею? Почему не вернул ее? Почему не пал на колени, моля о прощении?

А тут еще пожаловал господин Кемпелен и сделал ему выговор за то, что он пропадал Бог весть где и все его обыскались, что ему уже давно пора спать, так как завтра предстоит демонстрация автомата, и сам герцог де Буйон изъявил желание сыграть с турком.

Но Иоганну наплевать и на турка, и на герцога. Он думает только о Терезе. Неужели она не простит его? Неужели она никогда его не полюбит? Неужели он никогда не назовет ее женой?..

Он забылся в тяжелом сне только под утро.

Герцог де Буйон не считал себя искусным шахматистом, и когда механическая рука неожиданно поставила под удар белую королеву, решил не торопиться.

С высоких стен зала Изобилия, где проходит игра, взирают на него полотна Тициана, Веронезе, Рубенса. Образы, запечатленные великими мастерами, выражают страдание, радость, наслаждение... Какой контраст, думает герцог, переводя взгляд на турка. Лицо деревянного истукана непроницаемо. Глаза бессмысленно уставились на доску. В искривленных сферах отражаются черно-белые клеточки. И вдруг герцога пронзает мысль, что человек, сидящий внутри автомата (а в этом он не сомневается), понял свою ошибку и жестоко страдает, прикрывшись шутовской маской... Все мы в масках, думает герцог. Смеемся, когда впору плакать, плачем, когда хочется ликовать. Но вот приходит великий художник и срывает с нас личину лицемерия. Оттого-то многие и не желают узнавать себя на портретах. Они боятся предстать во всей своей неприглядной наготе перед беспощадным миром. Разве не воскликнули голландские бюргеры: «Это не мы!» А в чем погрешил Рембрандт? Он дал им в руки мечи и копья, но души-то оставил их собственные!

Человек двадцать придворных с любопытством наблюдают за игрой. Автомат уже победил многих, но интерес к поединкам не ослабевает. Как в цирке: а вдруг гимнаст сорвется с каната?

Сейчас он как раз и сорвется, усмехается герцог и ищет глазами изобретателя.

Вон он стоит у окна, наблюдая за публикой. Высокий лоб. Видимо, умен. Благородный нос с горбинкой. Порода. Чувственные губы. Скрытые страсти? В общем, недурен. Немного подводит подбородок. Раздвоен, как у принца в одной немецкой сказке. Но глаза! Под изогнутыми бровями длинные, как у цыганок, глаза. Внимательные, острые... О, он знает то, чего не знают другие! Но тоже напялил на себя маску. Слетит ли она?

– Шах и мат! – громко возвещает герцог, беря ладьей ферзя.

Кемпелен не спеша подходит к автомату.

– Поздравляю вас, ваше высочество!

Ни тени смущения, беспокойства. Герцог удивлен его самообладанием.

– А почему турок не сдается? – спрашивает он.

– Этого автомат делать не умеет.

Зрители с любопытством окружают машину.

– Пожалуйста, не относите мой успех за счет моего искусства, – с обворожительной улыбкой говорит герцог. – Я выиграл только потому, что автомат проявил ко мне снисхождение. А вообще, мсье изобретатель, – он смотрит на Кемпелена в упор, – человечность машины была вашей самой остроумной находкой...

Кемпелен опасается за Иоганна. Парень определенно не в себе. Такой грубый просмотр!

– Мне кажется, – озабоченно говорит он, – в механизме возникла какая-то неисправность. Извините, господа, но я должен...

Он не успел закончить. В зал стремительно входит высокая молодая женщина. Ослепительной белизны кожа. Томные голубые глаза. В пышном белокуром парике алая роза: весна среди снега пудры.

Кемпелен узнает ее сразу. Это дочь Марии Терезии, королева Франции Мария-Антуанетта. Как расцвела она!

Все почтительно склоняются.

Королева распахивает веер. Нет, в зале не душно. Просто она близорука, а в веер вдавлена лорнетка.

– О, мсье Кемпелен! Я рада вас видеть. Поскорее уберите этого турка, я желаю с вами побеседовать...

Кемпелен делает знак Антону.

Королева Франции Мария-Антуанетта (1755-1793)

Тринадцать лет минуло с того дня, как 15-летняя австрийская принцесса впервые ступила на французскую землю. Это произошло 7 мая 1770 года. Неподалеку от Страсбурга на крохотном пограничном островке посреди Рейна ее ждал посланник нового отечества. Она вошла в маленький павильон, по древнему обычаю переоделась во французское платье и, краснея от смущения, предстала перед толпой народа, собравшегося из окрестных мест. Красота и юность смягчили вековую ненависть к Австрии. Восторженно приветствовали французы свою будущую королеву. Казалось, что с небес на землю спустился прекрасный ангел, который принесет им счастье и благоденствие.

Мария-Антуанетта не принесла Франции счастья. Она стала символом всех бед, «проклятой австриячкой», «мадам Дефицит». Конечно, ей были чужды интересы страны. Конечно, она не думала о страданиях народа. Но, может быть, ненасытная гильотина не досчиталась бы одной жертвы, если бы личная жизнь королевы сложилась удачнее.

Она не любила своего угрюмого, угловатого, ленивого мужа, брак с которым служил династический целям. Да и Людовик не испытывал к своей жене нежных чувств. Она долго не знала радости материнства, и это вызывало тревогу и пересуды: от нее ждали дофина – наследника французского престола. В письмах к матери она сообщала, что Людовик не слишком интересуется ее обществом и вечно пропадает на охоте. «Не охотничьих трофеев мне от него надобно, а внуков», – сетовала мудрая Мария Терезия... Мария-Антуанетта стала матерью только через десять лет после замужества. [1]Она родила сначала дочку, а затем сына. Но десять лет ожидания, тревог и неудовлетворенности не прошли бесследно.

Король Франции Людовик XVI (1754-1793)

По-разному проявляли себя королевы в таких обстоятельствах. Одни бросались в политику, плетя хитроумные интриги, другие замыкались в себе, в мыслях о Боге, третьи искали утешения в милосердии, благотворительности... Мария-Антуанетта была больше женщиной, чем королевой. Вот один, может быть, мелкий, но характерный штрих. Иосиф II, навестивший сестру в Версале, наблюдал однажды, как та примеряла перед зеркалом шляпку со множеством цветов и перьев. «Не слишком ли легкомысленный убор для королевы?» – спросил он. Мария-Антуанетта пожала плечами: «А разве он не идет мне?»[2]

Балы, выезды, наряды, драгоценности – эти столь распространенные среди богатых женщин страсти легко объяснить и понять. Ну, была Мария-Антуанетта ужасной мотовкой, что ж, могла себе позволить. Но карты... Тот же Иосиф II пришел в ужас от царящего в Версале азарта. Королева Франции, первая дама государства, могла сутками не вставать из-за карточного стола, швыряя на зеленое сукно тысячи луидоров, добытых у своего супруга хитростью или притворной лаской. Король давал ей 3 миллиона ливров ежегодно. Разумеется, из государственного кармана.

Вряд ли справедлива ядовитая шутка Мирабо, назвавшего Марию-Антуанетту «единственным мужчиной» в семье, – она вела себя как истинная женщина. Не следует преувеличивать и влияние королевы на государственные дела. Протекционизм, в котором ее обвиняли, являл собой характерную черту всего тогдашнего французского общества. Только в дни революционных потрясений, когда Людовик окончательно растерялся и не мог контролировать положение, королева пыталась направлять его действия, впрочем – весьма импульсивно и неумело. Но это был уже финал. А в годы нашего повествования интересы Марии-Антуанетты сосредоточились на «Малом Трианоне» – чудесном уголке земли, подаренной ей королем.

Дворец Малый Трианон в Версале

Она решила переделать все на свой лад. На месте регулярного парка был разбит английский сад. Его украсили лучшие породы деревьев, доставленных из Англии, Германии, Франции, стилизованные под дикую природу водоемы, скалы, лужайки. Была построена сельскохозяйственная усадьба с мельницей, птичником, молочной фермой, где королева разыгрывала из себя крестьянку, облачаясь в простенькие деревенские платьица. Злые языки прозвали ее поместье Новой Веной.

Впрочем, Мария-Антуанетта и не думала отказываться от немецких привычек. Высокомерную французскую аристократию шокировали ее стремительная походка, звонкий смех, простота в обхождении. Народ ненавидел королеву за непомерное расточительство, придворная знать – за пренебрежение и этикету и чужеродство.

Но Мария-Антуанетта ничего не замечала или не желала замечать. Она хотела блистать и веселиться. Она блистала и веселилась. Час великих испытаний еще не пробил.

«Ферма» Марии-Антуанетты в Версале

Они идут по королевским апартаментам в сопровождении двух фрейлин, спускаются по боковой лестнице в парк. У подъезда ждет кабриолет.

– Вы свободны, – холодно говорит Мария-Антуанетта фрейлинам.

Дамы в нерешительности переглядываются. Опять эта австриячка бросает вызов этикету! Но перечить не смеют.

– Прошу вас, – жестом приглашает она Кемпелена.

Кемпелен робко озирается. Второго экипажа нет. Вокруг ни души, лишь слуга держит под уздцы серую в яблоках лошадку.

– Вы боитесь, что двоим будет тесно? – кокетливо спрашивает Мария-Антуанетта, видя его нерешительность. – Здесь недалеко, не более четверти лье.

Кемпелен смущенно залезает в открытый экипаж, стараясь занять как можно меньше места. Королева легко вскакивает на сиденье, берет в руки вожжи. Лошадка трусит мелкой рысцой.

– Давайте говорить по-немецки, – просит Мария-Антуанетта, ловко управляя поводьями. – Я желаю знать, помню ли еще этот язык. Немецкий хорош, но французский! – она восторженно закатывает глаза. – В устах моих детей он кажется мне райской музыкой!

Они проезжают мимо бассейна Нептуна и сворачивают в тенистую аллею. Слева возвышается белый купол Храма любви. Здесь Кемпелен еще не был.

Кабриолет останавливается у красивого домика.

– Моя хижина, – гордо кивает Мария-Антуанетта. – Вы непременно должны осмотреть мое хозяйство, особенно ферму, ваши советы могут оказаться полезными.

О ферме королевы ходили всяческие слухи. Поговаривали, будто она велела изготовить фарфоровые чаши по форме своей груди и поила из них молоком близких друзей. Кемпелен не ханжа, но мысль о таком угощении его смущает. Он с облегчением вздыхает, когда розовощекая молочница ставит на стол простые деревенские кружки.

– Господи, чуть не забыла! – вдруг всплескивает руками Мария-Антуанетта. Она вспархивает со скамейки и, поддерживая юбку, быстрыми шагами устремляется к аллее. Кемпелен еле поспевает за ней. Они снова садятся в экипаж и вскоре подъезжают к белеющему среди весенней зелени особняку.

Вышедший навстречу сухопарый старик в черном камзоле склоняется в почтительном поклоне.

– Все готово, Антуан?

– Да, ваше величество.

– Тогда ведите нас с господином Кемпеленом в ваше царство... Это мсье Паскаль, хранитель чудес, – поворачивается королева к Кемпелену.

Мужчины раскланиваются.

Старичок семенит впереди, показывая дорогу.

– Покорнейше прошу подождать, – говорит он, исчезая за плотно закрытыми дверями.

Мария-Антуанетта перехватывает вопрошающий взгляд Кемпелена и заговорщически прикладывает к губам холеный пальчик. На золотой маркизе радугой брызжут бриллианты.

– Слышите?

Из-за двери доносятся прозрачные, как струйки фонтана, звуки. Кто-то насвистывает незатейливый танец. Отбивая такт, в игру вступает барабан.

– Теперь можно.

Посреди комнаты на высоком пьедестале стоит манекен, наряженный провансальским крестьянином. Левой рукой он держит у рта свирель, а правой ритмично ударяет в висящий на согнутом локте тамбурин. Весело льется мелодия, музыкант притопывает башмаком, прищелкивает языком по обычаю провансальских тамбуристов. Но вот танец обрывается, человечек опускает свирель и застывает в свободной позе, словно делает передышку. Через мгновение он начинает новый танец.

Мсье Паскаль жестом приглашает гостей в соседнюю комнату.

Здесь их ожидает новое чудо. На пенечке сидит фавн, наигрывая на немецкой флейте довольно сложную пьесу.

Кемпелен приставляет ладонь к выходному отверстию флейты. Струя воздуха шевелит кружевной манжет: звук извлекается обыкновенным вдуванием?! И инструмент кажется настоящим: пальцы флейтиста проворно ложатся на клапаны, меняя высоту тонов.

– Фигура играет четырнадцать различных пьес, – сухим тоном сообщает Паскаль. – Концерт длится более четверти часа.

– Это работы Вокансона?

– Да, мсье. Он умер в прошлом году, и все автоматы завещал ее величеству.

– Бедный Жак, – вздыхает Мария-Антуанетта, – он любил свою королеву... А где же утка, Антуан?

В небольшом бассейне из розового мрамора плавает утка чуть больше натуральной величины. Внешне она ничем не отличается от оригинала, только перья весьма искусно заменены покрытием из бронзы.

Мсье Паскаль достает ее из воды, заводит пружину и отталкивает на середину бассейна.

Утка машет крыльями, словно пытается взлететь, крякает, ныряет, перебирая перепончатыми лапами, чтобы сохранить равновесие. «Боже, – содрогается Кемпелен, – сколько же лет Вокансон на нее потратил!»

– Дайте утке корм! – звонко кричит королева. По всему видно, что это ее любимая забава.

Старичок бросает горсть зерна. Утка с жадностью набрасывается на пищу.

– Браво! – хлопает в ладоши Мария-Антуанетта. – Теперь смотрите внимательней...

– Увы, ваше величество,– виновато улыбается Паскаль.– У нас кончились химические вещества... Утка совершает обычный процесс пищеварения до конца, – объясняет он Кемпелену.

– Скажите, мсье, разве Вокансон конструировал только фигуры?

– Только?! – багровеет старичок так, что Кемпелен беспокоится, не хватит ли его удар. – Автоматы Жака – это совершенство! Высшее искусство механики! Знаете, что сказал о нем великий Вольтер?

Отважен Вокансон и смел, как Прометей,
Он словно перенял власть у самой натуры,
Украв огонь с небес, чтоб оживить фигуры!

Жак де Вокансон и его автоматы

– Не сердитесь, Антуан, – вступается королева. – Мсье Кемпелен вовсе не хотел обидеть вашего друга. Он просто интересуется, что еще изобрел Вокансон. Не так ли?

– Именно так, ваше величество! Я слышал, например, про механический шелкоткацкий станок...

– Это верно, Антуан?

– Да, ваше величество. Только Жак не смог довести дело до конца. К тому же против него ополчились лионские ткачи, опасаясь, что их труд упадет в цене. Однажды они забросали Вокансона камнями...

– Негодяи! И что же бедный Жак?

– Жак пригрозил, что сконструирует механического осла, который будет ткать за семерых.

– Ха-ха-ха! Так мог сказать только истинный француз!

– Это была шутка. Создать такого осла труднее, чем станок. Он должен обладать теми же свойствами, что и шахматный игрок мсье Кемпелена, – старичок бросает на гостя иронический взгляд.

Кемпелен пропускает колкость мимо ушей.

– Прощайте, господа! – вдруг спохватывается королева.– Мне пора на репетицию. Знаете, Кемпелен, мы ставим в нашем театре оперу Филидора «Кузнец». Я пою партию Жанетты, а граф д'Артуа – Марселя. Обязательно пришлю вам приглашение, а вы дадите обещание рассказать о спектакле моему любезному брату, вашему императору.

Мария-Антуанетта легко поворачивается на каблучках, и через мгновение о ней напоминает лишь тонкий аромат духов.

– Как милостива ваша королева!

– Не ко всем, не ко всем, – бурчит старичок. – Вы еще не видели ее во гневе...

– Мсье Паскаль! Я безмерно благодарен вам за удовольствие, которое вы мне доставили...

– Благодарите королеву!

– Но просил бы вас уделить мне несколько минут, чтобы разрешить некоторые сомнения.

– К вашим услугам.

– Не сочтите мой интерес за праздное любопытство, но неужели Вокансон никогда не испытывал неудовлетворенности, тратя жизнь на изобретения, служащие – будем откровенны, мсье Паскаль, – забавой двора?

– А вы, мсье Кемпелен? Разве вы не занимаетесь тем же?

– У меня нет выхода.

– Не было выхода и у Жака.

– Но ведь он был пенсионером академии, влиятельным человеком...

– Да, был. Выполнял поручения государственных мужей, произвел множество технических экспертиз, инспекций. Но от проектов до их реализации ох как далеко! Даже из своих собственных идей Жак сумел осуществить лишь немногие. Зато фигуры принимались с восторгом. Вот он и вложил свой талант в автоматы… И все же автоматы Вокансона не игрушки. Он доказал, на что способна механика. Его опыт пригодится будущим поколениям. Вы можете познакомиться с устройством автоматов.

– Сочту за счастье, мсье Паскаль. Но хотел бы показать вам и свою работу.

– Шахматный автомат? — в голосе старичка снова слышится насмешка.

– Нет, говорящую машину.

– О, это уже любопытно... Как долго вы собираетесь у нас гостить?

– Пожалуй, еще недели две.

– Поторапливайтесь, поторапливайтесь! Парижский сезон скоро заканчивается – в июле все разъезжаются в свои поместья или на воды. К тому же в Версале вот-вот начнутся мирные переговоры, тут уж будет не до шахмат...

Жак де Вокансон (1709-1782)

Как уже говорилось, все свои автоматы Вокансон (1709-1782) завещал Марии-Антуанетте в знак благодарности за ее покровительство; не исключено, впрочем, что он испытывал к прекрасной королеве и более нежные чувства. После ее ареста и казни (1793) автоматы из Версаля исчезли, но в период Наполеоновских войн объявились за пределами Франции. Признавая их национальным достоянием, министр иностранных дел Ш. Талейран, с ведома Наполеона, вел переговоры с новым владельцем автоматов об их выкупе, однако дело до конца доведено не было.

Часть автоматов теми или иными путями все же вернулась во Францию, они хранятся ныне в «Кабинете Вокансона» Национальной школы искусств и ремесел в Париже. К сожалению, среди них нет знаменитой утки. Во второй половине XIX века она демонстрировалась в России на нижегородской ярмарке и сгорела при пожаре.

Автоматы Вокансона: флейтист, утка и барабанщик

С Иоганном ничего особенного не стряслось. После бессонной ночи и душевных переживаний он играл, как в тумане, и просто подставил на ровном месте ферзя, проявив «человечность», хотя и в несколько ином смысле, чем имел в виду герцог де Буйон.

Кемпелен не стал досаждать юноше нравоучениями, предоставив лечение самому лучшему из врачей – времени. На следующий день за обедом он красочно описал автоматы Вокансона. «Если бы Иоганн владел искусством игры на флейте, я бы мог предположить, что он прячется в фигуре». «Он прятался в утке», – заметила Тереза. «Надеюсь, не в этой?» – сказала Анна, кивая на жаркое. «А кто прячется в этой?» – спросил Иоганн. «Изюм и тертый миндаль». Все сошлись на том, что утка превосходна.

После обеда Кемпелен, Антон и Иоганн отправились к мсье Паскалю. «Хранитель чудес» был любезен и, помимо автоматов, уже знакомых Кемпелену, показал гостям «змею, кусавшую Клеопатру». Змея ползала и шипела. Однако мсье Паскаль заверил, что, когда Вокансон демонстрировал змею в Парижской академии, она еще и кусалась. «И так как все опасались, что Жак, чего доброго, пристроил ей настоящий ядовитый зуб, никто не рискнул последовать примеру египетской царицы. Тогда служитель принес кошку и подкинул ее змее. «И что, по-вашему, произошло?» – хитро щурясь, спросил он. «Кошка набросилась на змею», – предположил Иоганн. «Змея удрала от кошки», – предположил Антон. «Кошка удрала от змеи», – предположил Кемпелен. «Ничего подобного! – обрадовался несообразительности гостей старичок. – Кошка и змея стали играть друг с другом! И отсюда можно сделать вывод, что мир, населенный автоматами, был бы куда безгрешнее...»

Тереза недолго сердилась на Иоганна. Через несколько дней размолвка была забыта, а шахматный автомат стал вновь выигрывать партию за партией, словно и впрямь проигрыш герцогу де Буйону был вызван технической неисправностью. Не пощадил он и Франклина, приехавшего в Версаль защищать интересы своей страны на мирных переговорах между государствами, ввязанными в войну за независимость Америки. Игра автомата Франклину очень понравилась. Они условились с Кемпеленом о новой встрече в Париже.

6 мая 1783 года Кемпелен начал свои гастроли в кафе «Режанс».

[1] Людовик XVI имел от рождения небольшой, но неприятный физический дефект, известный в медицине как сращение крайней плоти. Требовался, в общем-то, пустяк, что-то вроде обрезания. Однако король решился на это лишь через много лет после женитьбы.

[2] А вот сходная история из недалекого прошлого. Рассказывают, что жена премьер-министра Канады П. Трюдо, молодая красивая женщина, вознамерилась было пойти на встречу с официальной советской делегацией в шортах, поскольку стояла несусветная жара. «Помилуйте, мадам, - запротестовали советники, - люди оттуда могут вас неправильно понять…» - «Неужели у меня некрасивые ноги?» - по-своему поняла мадам Трюдо. Поистине женская логика!