Короли и пешки
Продолжаем публикацию глав из романа Виктора Хенкина "Одиссея шахматного автомата"
Успешное завершение турецкой кампании превратило Россию в черноморскую державу. На повестке дня стояло присоединение Крымского полуострова. Но для этого необходимо было заручиться содействием Австрии. В мае 1780 года Екатерина II и Иосиф II встретились в Могилеве и заключили союзнический договор. Иосиф выразил пожелание посетить Петербург. Он хотел познакомиться с наследником русского престола Павлом, с которым, как полагал, ему придется иметь дело не в столь уж отдаленном будущем. Большого энтузиазма Екатерина не проявила. Она опасалась, что император захочет сыграть на честолюбивых струнах неуравновешенного цесаревича. Ее отношения с сыном были неприязненными, если не сказать враждебными. Павел жадно мечтал о власти, критиковал все, что делалось в России, с нетерпением ждал смерти матери. Для Екатерины это не было секретом.
Опасения, однако, оказались напрасными. Иосиф, прибывший в Петербург с неофициальным визитом под именем графа Фалькенштейна, проявил дипломатический такт, выказав одинаковое расположение и к сыну, и к матери. Все же он не упустил случая пригласить наследника в Вену. Павел охотно принял приглашение – он давно хотел посетить Европу, подобно своему великому прадеду. После длительных колебаний Екатерина дала согласие. Она утвердила маршрут поездки, собственноручно вычеркнув Пруссию, недовольная все возрастающим влиянием Фридриха II на ее сына.
Осенью 1781 года Павел с женой Марией Федоровной и многочисленной свитой пересек границу России. Он посетил Австрию, Италию, Францию, ряд германских княжеств и вернулся в Петербург, преодолев, как подсчитали придворные летописцы, 13 тысяч 115 верст за 428 дней. Никаких дипломатических поручений Екатерина II наследнику не доверила, а чтобы избежать протокольных затруднений, имена знатных путешественников были скрыты под псевдонимом графа и графини Северных.
21 ноября великокняжеская чета въехала в Вену.
А в Австрии уже произошла смена монархов. После сорокалетнего царствования умерла Мария Терезия, и полновластным правителем империи Габсбургов стал Иосиф Второй, «король-философ», как окрестили его историки. Он много путешествовал, был лично знаком с французскими просветителями, проводил либеральные реформы, но всякий раз останавливался на полпути или наталкивался на непреодолимые препятствия. Печальной иронией проникнута эпитафия, высеченная на его надгробии: «Здесь покоится государь, чьи помыслы были чисты, но который имел несчастье видеть, как все его начинания терпели неудачу».
Иосиф и Павел. Два человека, столь несхожие по характеру, образу мыслей, государственной деятельности. Но один был хозяином, другой – гостем. Высшие дипломатические интересы заставляли «короля-философа» ублажать деспотичного цесаревича. Задача оказалась не из легких.
Вена встречает высоких гостей музыкой и танцами. Небо взрывается фейерверками. Дворцы кружатся в маскарадах. Бал в Амалиенхофе, бал в Шенбрунне, бал у русского посла князя Голицына. Павел равнодушен: в России тоже умеют веселиться. Обильные пиршества утомляют. Он не пьет ничего, кроме воды. А ест простую пищу. За столом острят: «Да здравствует любовь – но лишь после обеда!» Мария Федоровна прячет улыбку. Стеснительный Павел краснеет.
Ему показывают Вену. Ничего особенного. Город как город. Новый Бельведер, правда, недурен. Но чем хуже Зимний? Петербург строже, величественней. Проспекты – как палаши, дома – как солдаты во фрунте. Он любит прямые линии, симметрию. А здесь? Кривые улочки, как в первопрестольной Москве…
Его везут на прогулку в Аугартен. Над воротами надпись, сделанная по приказу Иосифа: «Место для увеселений, дарованное всем людям их другом». Что за вольнодумство! Уж не Руссо ли? Павел шокирован: императорская карета следует в общей веренице!
Его ведут в арсенал – галерею воинской славы. Он с содроганием смотрит на доспехи, некогда принадлежавшие шведскому королю Густаву Адольфу. Насквозь проколотый колет из буйволовой кожи. Поля шляпы срезаны выстрелом… Павел отворачивается. Он испытывает ужас перед смертью. Гробница Марии Терезии и вовсе повергает его в уныние. В сумрачном подземелье капуцинского храма умещается вся история 500-летнего Дома Габсбургов.
Павел оживляется лишь на полигоне в деревне Земмеринг. Ему показывают артиллерийский маневр. Дует холодный ветер. Хилый царевич держится молодцом. Он обсуждает действия войск с фельдмаршалом графом Ласси и князем Лихтенштейном. Вернувшись домой, он составит памятную записку о мерах на случай войны с Австрией.
Перед ним проходят отряды императорской гвардии – венгерской, немецкой, польской. Ратный строй ему по душе. Но разве это строй! Мундиры шьют как попало. Сплошь скоморохи. Цыганский табор. Вот у Фридриха – армия! И у него такая же будет.
Он подозрительно косится на Иосифа. Самодержец, а либералом прикидывается. С прислугой как с господами разговаривает: «Будьте добры», «Не откажите в любезности…»
Вечером, укладываясь в постель, Павел зевает, чмокая в щечку пухленькую жену:
– А не пора ли нам, друг мой, ехать отсюдова?
Мария Федоровна не торопится. Ей нравится Вена. Нравится и галантный Иосиф. Даже немножко больше, чем следовало бы…
– Es ware unhoflich, unsere Gastgeber haben so viel ausgegeben. Warten wir auf’s Neue Jahr[1].
– Будь по-вашему, – соглашается Павел. Он любит жену.
Иосиф обеспокоен. Он чувствует, что не может угодить гостю. Чего ему только не показывали! Библиотеку, национальный театр, фарфоровый завод... Даже к Глюку водили. Старик был растроган до слез, нашел в себе силы сесть за инструмент. А этот русский и бровью не повел, будто перед ним не блистательный кавалер, а уличный музыкант. Или вот вчера. Доверительно намекнул на тайный союз между Австрией и Россией. Екатерина-то сына в неведении держит. И что же? Насупился. Молчит. Только Пруссия у него и на уме... Чем бы этого капризного гостя расшевелить?
Иосиф перебирает в памяти все удивительное, что встречал когда-либо, и вдруг перед ним всплывает образ элегантного, чуть насмешливого человека, похожего скорее на артиста, чем на механика. Где это было? Ну конечно же, здесь, в Хофбурге! Вот он стоит рядом со своей машиной, которую покойная императрица называла австрийским чудом. Шахматный автомат. Загадка века. Как это ему сразу в голову не пришло!
Пока императорский фельдъегерь скачет во весь опор в Прессбург, а Кемпелен пребывает в счастливом неведении, перелистаем его инженерное досье.
Первое известие о технических успехах Кемпелена относится к 1767 году, когда Мария Терезия назначила губернатором Венгрии своего зятя – герцога Альберта. Новый правитель избрал резиденцией старый замок и полностью его перестроил. Строительство уже завершалось, как вдруг обнаружилось, что упущен сущий «пустяк» – водоснабжение. Герцог обратился за советом к Кемпелену. Исследовав почву и рельеф местности, Кемпелен предложил вырыть артезианский колодец. Задача была решена с минимальными затратами, и когда такая же проблема возникла в Шенбрунне, Мария Терезия уже знала, кому ее поручить.
По первоначальному проекту Шенбруннский дворец должен был превзойти Версаль, но по причине экономии аппетиты пришлось умерить. Все же дворец вышел на славу. В 1441 зале могли свободно разместиться не только все Габсбурги, но и их дальние родственники. Под стать дворцу был и великолепный парк, завершавшийся высокой колоннадой. Мария Терезия полюбила Шенбрунн, она жила там с ранней весны до поздней осени. Единственное, что омрачало душевный покой австрийской императрицы, – это вечные разговоры о знаменитых на весь мир версальских фонтанах. Но таких расходов, как легкомысленные французы, она себе позволить не могла и, зная о хозяйственной сметке Кемпелена, пригласила его руководить работами.
Венгерский инженер нашел оригинальное решение. Он использовал энергию воды, стекавшей с окрестных гор, чтобы привести в движение целую систему различных по конструкции насосов. «Если замысел Кемпелена оправдается, – писала Мария Терезия 6 октября 1772 года сыну Фердинанду, – у нас будет свой водопад». Замысел оправдался, и современники не без оснований называли шенбруннские фонтаны выдающимся сооружением века. Даже по сегодняшним меркам гидравлическая система Кемпелена может служить высоким образцом инженерного искусства.
Следы инженерной деятельности Кемпелена сохранила и Буда. Будапештом, столицей Венгрии, она станет позднее, а в XVIII веке Буда и Пешт были разными городами, разделенными Дунаем. В те времена Буда, расположенная на высоком берегу, испытывала острый недостаток в воде.
Кемпелен разработал проект водоснабжения, осуществленный в 1780 году. На берегу Дуная были вырыты два колодца. Днем и ночью по кругу ходили лошади, вращая рабочее колесо. Насосы непрерывно подавали воду наверх. Стоимость эксплуатации колодцев не превышала 20 тысяч флоринов в год – сумма для городского хозяйства весьма умеренная.
На одной из улочек старого Будапешта расположено каменное трехэтажное здание. Это бывший кармелитский монастырь, перестроенный по проекту Кемпелена в дворцовый театр с партером и тремя ярусами лож на тысячу зрителей. Здесь 25 октября 1790 года выступала драматическая труппа Ласло Келемена. В тот день на сцене театра, построенного венгерским инженером, впервые прозвучала пьеса на венгерском языке.
Сегодня трудно по достоинству оценить многие изобретения Кемпелена. Что, например, представляла собой сконструированная им в 1777 году паровая машина? Чем отличалась она от машин Уатта? Известно лишь, что она приводила в движение мельничное колесо и использовалась на строительстве каналов. Мария Терезия велела выплатить изобретателю 50 тысяч флоринов и посулила еще 3 тысячи ежегодно в течение двадцати лет при условии, что машину можно будет применять для дробления горных пород и измельчения руды, а также в том случае, если ее эксплуатация даст экономию по сравнению с прежними установками.
Г. Буш в «Справочнике изобретений», выпущенном в 1822 году, в разделе «Паровые машины» сообщает: «Господин Кемпелен... изобрел две такие машины, каждая из которых отличалась от ныне известных. Одну из них он хотел испытать в 1781 году. Машина проработала четыре минуты, а затем взорвалась». Речь идет о «паровике» Кемпелена, действующую модель которого он демонстрировал в венском Грабене. По сведениям «Биографического словаря Австрийской империи» (1864), «паровик» был самодвижущейся машиной, то есть паровозом. Напомним, что первый практически пригодный паровоз Д. Стефенсон создал лишь через 40 лет.
В XVIII веке мир жестоко страдал от оспы. Эдуард Дженнер еще не одарил человечество спасительной вакциной. Эпидемии уносили сотни тысяч жизней, были страшнее войн. От оспы умер Людовик ХV, ею переболела Мария Терезия... Да и выздоровление зачастую не приносило радости. Оспа безжалостно поражала уродством и слепотой. В Европе насчитывался миллион незрячих. Многие слепли с детских лет. Они были обречены на вечный мрак, ни школ, ни методики обучения слепых не существовало.
За 50 лет до Брайля [2] Кемпелен начал обучать грамоте своих слепых соотечественников. Первой была слепая певица Мария Терезия фон Парадис.
Из шершавой бумаги Кемпелен вырезал буквы алфавита. Девушка находила их на ощупь, складывая слова так же, как дети из кубиков. Через год она могла писать с помощью специального транспаранта, и тогда Кемпелен сконструировал для нее портативный печатный станок. Ни сам станок, ни его описание до нас не дошли, но сохранившиеся письма Марии отличаются изяществом гарнитуры, четкостью оттиска. Одно из таких писем, в котором певица со словами благодарности обращается к своему учителю, опубликовала «Прессбургская газета» 15 июня 1779 года.
Интеллектуальный мир Кемпелена не ограничивался научными и техническими интересами. Он рисовал, сочинял стихи, пьесы, музыку, ставил спектакли. 26 сентября 1780 года императрица Мария Терезия записала в дневнике: «Завтрашний тройной праздник мы отметим и комедией, которую сыграет в зеркальном зале[3] труппа Кемпелена». Речь шла о пьесе «Андромеда и Персей», заглавную женскую роль играла дочь Кемпелена – тринадцатилетняя Тереза. Спектакль прошел с большим успехом, и в письме к сыну Фердинанду императрица отметила: «Пьеса так же хороша, как и "Андромеда" Сакко[4]. Текст и музыка написаны отцом (Кемпеленом). Я непременно должна ее издать...» Сделать этого Мария Терезия не успела. Через два месяца она умерла.
Профессионального мастерства Кемпелен достиг в художественной резьбе по меди, его гравюры – «Ландшафт с пешеходами и всадниками» – вошли в альбом, изданный в Вене в 1776 году. К своему литературному творчеству он отнесся более взыскательно, воздержавшись от публикаций. В Будапештской государственной библиотеке хранились рукописи Кемпелена, собственноручно переплетенные им в небольшую книжечку: 30 стихотворений, одна пьеса, два перевода и 17 подражаний. А в 1937 году были обнаружены в архивах другие рукописные материалы, содержавшие два тома его стихотворений, драму «Персей и Андромеда» и комедию «Неизвестный благодетель». Некоторые из стихотворений были проиллюстрированы авторскими рисунками, а одно переложено им на музыку.
Эта грань жизни и творчества Кемпелена осталась «за кадром» для современников, ну, и тем более для потомков.
Четыре времени дня
Бродит Гёте, на закате луч ловя неяркий.
Грациозным танцем Виланд утро отмечает.
Над землей парит, как птица, Шиллер в полдень жаркий.
Только Клопшток перед ночью голову склоняет.
(Перевод В. Черняка)
Турок? Кемпелен едва не вздрагивает от неожиданности. Ах, ваше величество, автомата давно нет! Да-да, разобран. На мелкие детали. Собрать? На это уйдет много времени...
Он чувствует себя школьником, не выучившим урока. У него нет ни малейшего шанса обмануть учителя. Иосиф это понимает. В его умных широко расставленных глазах вспыхивают иронические искорки.
Император встает, берет Кемпелена под руку и, прохаживаясь с ним по кабинету, заводит неспешную беседу. Делится своими затруднениями, расточает похвалы и вновь возвращается к автомату.
– Вы должны постараться. Русский принц пробудет в Вене еще целый месяц.
Неслыханная любезность императора обезоруживает. Кемпелен выкладывает последний довод.
– А играет ли его величество в шахматы?
Иосиф на минуту задумывается. Он слышал, что в России любят шахматы, да и сам видел однажды, как кто-то из русских придворных играл с князем Потемкиным. Но Павел... Впрочем, это не так уж важно. Турок произведет впечатление. К тому же в свите цесаревича наверняка найдутся шахматисты.
– Ваше величество, – сдается Кемпелен, – автомат будет готов в срок.
– Не желаете ли сыграть партию в шахматы?
Иосиф роняет этот вопрос как бы между прочим. Он изучил своего гостя: если проявить хоть малейшую заинтересованность, Павел может заподозрить подвох и замкнуться.
Они беседуют в небольшой гостиной. Доверительно потрескивает камин, высокие свечи горят спокойным, ровным пламенем. Поодаль, за ломберным столиком с изогнутыми, как скрипичный ключ, ножками Мария Федоровна, фрейлины Борщева, Нелидова и князь Куракин играют в фараона.
Иосиф умело завел разговор о шахматах. Начал с Парижа, куда вскоре направится великий князь, вспомнил, как однажды посетил знаменитое кафе «Режанс» и наблюдал за игрой Филидора, музыканта и шахматиста. Павел заметил, что знаком с его операми. В России они имеют успех. Что же до шахмат, то в Петербурге есть неплохие игроки, но сам он, увы, не мастак.
– Где уж мне тягаться с вами, государь!
Иосиф берет колокольчик.
– Для вас, любезный князь, найдется партнер поинтересней...
Бесшумно отворяются двери. В комнату въезжает автомат. Его подталкивает слуга, но кажется, будто турок сам управляет движением.
– Ах! – Мария Федоровна роняет карты.
– Не пугайтесь, мадам, – успокоительным тоном произносит Иосиф. – Это фигура, механический шахматный игрок. Сейчас господин Кемпелен покажет его в действии.
Теперь все замечают, что на сундуке расставлены фигуры.
– Турецкий паша сочтет за честь сыграть с вами партию, ваше величество!
Павел недоверчиво прищуривается.
– В сундуке человек?
Это мы уже проходили, думает Кемпелен, раскрывая дверцы автомата. Движения его точны, жесты красноречивы: здесь никого нет, там никто не прячется...
Гости с изумлением наблюдают за манипуляциями. На лице Иосифа застыла напряженная улыбка: честно говоря, он и сам не знает, как там насчет человека...
Компания оживляется, когда Кемпелен приподнимает одежды турка, обнажая его «туловище». Мария Федоровна прикрывается веером, но оставляет щелку для глаз, Борщева и Нелидова хихикают. Павел бросает на женщин сердитый взгляд.
– Аполлону ваш турецкий паша все же уступает, милейший Кемпелен, – иронически замечает Иосиф.
– Смотря в чем, ваше величество, – парирует Кемпелен.
Павел поджимает губы, он не любит разговоров о мужских достоинствах.
Между тем слуги вносят столик с «главным секретом», Кемпелен закрывает дверцы автомата, заводит пружину, включает механизм. Турок торжественно поднимает голову, переносит на два поля королевскую пешку и выжидающе смотрит на Павла, словно приглашая его к игре.
– Ваш ход, – подбадривает гостя Иосиф.
Павел привстает с кресла, пристально вглядывается в застывшее лицо турка и вдруг щелкает его по лбу.
– Осторожно, ваше высочество! – невольно вырывается у Кемпелена, и все в ужасе замирают, ожидая, что турок непременно даст сдачи.
– Ха-ха-ха! – радостно заливается Павел, будто совершил великий подвиг. – А башка-то деревянная!.. Из дуба, что ли? – спрашивает он, потирая ушибленный палец.
– Из клена, ваше высочество, – поспешно отвечает Кемпелен.
Павел успокаивается и, оборотясь к оторопевшему Куракину, говорит по-русски:
– Позови-ка Клингера, пусть сыграет с этим болваном.
– Mein Gott! [5] – шепчет Мария Федоровна.
С поспешностью не по сану князь Куракин бросается к дверям, в душе проклиная Клингера на чем свет стоит. Немецкий рифмоплет! Без году неделя при дворе, слова по-русски не понимает, а уже незаменим, чтоб ему турок шею намылил...
Среди сопровождавших Павла придворных, а его свита насчитывала аж 80 душ, мы встречаем Фридриха Максимилиана Клингера (1752-1831). Это известный немецкий поэт, автор знаменитой в свое время драмы «Sturm und Drang» («Буря и натиск»), давшей название целому литературному течению, к которому в молодости примыкали Гёте и Шиллер. Жизнь Клингера в Германии сложилась неудачно, и в 1780 году он эмигрировал в Россию, имея рекомендательное письмо герцога Вюртембергского к его племяннице Марии Федоровне – жене Павла, который и приютил немецкого поэта при своем дворе в качестве гофмейстера. В дальнейшем Клингер сделал карьеру: дослужился до генеральского чина, был директором одного из кадетских корпусов, куратором Дерптского (ныне Тарту) учебного округа, видным чиновником министерства просвещения.
Клингер был страстным любителем шахмат, о чем имеются упоминания в мемуарной литературе; об этом свидетельствует и его переписка с другим немецким писателем – Иоганном Якобом Гейнзе, где несколько писем посвящены проблемам шахматной игры.
– Я проиграл! – трагически восклицает Клингер, оглядывая окружающих. – И зачем я только погнался за пешкой? Вот к чему приводит жадность!
Он хочет смешать фигуры на доске, но его останавливает тревожный жест Кемпелена.
– Простите, я забыл, что это всего лишь машина... Но она играет, как человек! Королевский гамбит по всем правилам! А какая атака!
– Буря и натиск, – вставляет Иосиф.
– Да, да! Буря и натиск! – польщенный поэт отвешивает поклон императору. – А каков расчет! Я всегда говорил, что шахматы – это математика. Вы математик, господин изобретатель?
– Кемпелен на все руки мастер, – отвечает за него Иосиф.
Павел подбегает к Кемпелену.
– Вы... вы... – цесаревич едва не задыхается. – Вы самый замечательный механик на свете! Езжайте в Россию! Я тотчас отпишу императрице...
Этого мне только не хватало, думает Кемпелен.
– Государь, – поворачивается Павел к Иосифу, – вы отпустите изобретателя? Его машину должны увидеть все! Держать в тайне такое чудо!
А почему и впрямь не послать Кемпелена за границу? – думает Иосиф.
– Нет, вы обязательно приезжайте в Петербург! – не унимается Павел, вновь обращаясь к Кемпелену. – Представляю себе князя Потемкина! Ха, ха, ха! Светлейший лупит турков в Крыму, а те его в Петербурге! Да и матушка посмеется... Ведь посмеется? – спрашивает Павел по-русски и озирается, словно ища поддержки.
– Пошмееца, – соглашается Мария Федоровна.
– И в Париж надо съездить, – продолжает Павел, обретая уверенность, – и обязательно в Берлин. Слышал я, что Фридрих – замечательный шахматист...
Опять Фридрих, кривится Иосиф. Но идея ему нравится. Вену прославили музыканты. Пусть ее прославит и механик. К тому же представился случай угодить наследнику.
– Хорошо, – говорит он наконец. – Вы подали прекрасную мысль. Европа должна увидеть великое чудо. Признаюсь, я и сам над этим задумывался. Меня останавливала скромность изобретателя. Но теперь он не станет отказываться от славы. Не правда ли, Кемпелен?
Кемпелен стоит ни жив ни мертв. Он совсем не похож на человека, идущего навстречу своему счастью.
[1]
Это было бы невежливо, наши хозяева так поистратились. Подождем до Нового года (нем.).
[2]
Луи Брайль (1809-1852), французский педагог, разработавший рельефно-точечный шрифт для письма и чтения слепых.
[3] Прессбургского королевского театра
[4] Сакко Антонио Джованни (1708-1788), итальянский актер и режиссер.
[5] Боже мой (нем.).
Командный чемпионат азиатских городов
