«Время, джентльмены!»
Об экспериментальном формате в Цюрихе – гроссмейстеры Владимир Крамник, Левон Аронян и Алексей Дреев, организатор Олег Скворцов и журналист Владимир Барский
Владимир Крамник: Хотелось бы продолжить эксперимент
Незадолго до турнира в Цюрихе Владимир Крамник дал большое интервью газете «Спорт-Экспресс», где говорил, в частности, что ему интересно испытать новый формат – две партии в день с контролем примерно час на партию. Сразу после окончания церемонии закрытия 14-й чемпион мира поделился своими впечатлениями с главным редактором сайта РШФ.
– Я бы с удовольствием сыграл еще один круг, чтобы по-настоящему войти в игру! В принципе, нормальное впечатление: качество игры, по крайней мере, у меня было вполне достойным. Где-то случались ошибки из-за того, что времени маловато, но это обычное дело, такое с любым контролем бывает. А вообще, хотелось бы продолжить этот эксперимент; возможно, до следующего Цюриха пройдет еще какой-нибудь турнир с новым контролем. Было довольно любопытно.
Честно говоря, я еще не особенно внимательно смотрел партии других, а своей игрой я, в целом, доволен. Мне кажется, я и в блиц неплохо играл, и в основном турнире. Где-то недобрал, обидно не выиграл у Накамуры; правда, он тоже не обязан был ошибаться. Перед Цюрихом я полтора месяца не играл, а после такого перерыва мне всегда очень сложно разыгрываться. Скажем, второй блиц, думаю, я играл намного лучше первого (блицтурнира жеребьевки – В.Б.).
Организован турнир был, как всегда, замечательно, так что впечатления остались только позитивные! Приятно, что традиция будет продолжена и в следующем году турнир снова состоится, причем первый круг пройдет в Цюрихе, а второй – в Москве. Я и сейчас с удовольствием еще один круг сыграл бы – чувствую, что не наигрался!
– Какие ваши ближайшие планы?
– Наверное, Ставангер во второй половине апреля, а потом Российская лига, если «Сибирь», как я надеюсь, будет играть. Затем Дортмунд, Олимпиада, может быть, личное первенство России – в общем, турниров хватает! А сейчас у меня небольшая пауза, буду сборы проводить, готовиться.
Левон Аронян: Я получил удовольствие от игры
Левон Аронян, как и Владимир Крамник, стоял у истоков Zurich Chess Challenge – ведь именно с матча этих двух выдающихся гроссмейстеров в 2012 году началась история нового супертурнира.
– Левон, понравился ли вам новый формат?
– Интересно! Ты как бы играешь рапид, но еще есть время подумать. Конечно, сложно сразу привыкнуть к новому контролю, однако я получил удовольствие от игры.
– Есть ли перспективы у этой формулы?
– Мне кажется, мы можем играть и три партии в день с таким контролем. Получится то же самое, что одна партия с классическим контролем.
– Можно ли контроль «час на партию плюс 30 секунд на ход» считать новой классикой, как предлагает Олег Скворцов?
– Для меня классика – это когда ты можешь записать свой ход, отложить ручку и иметь время подумать. 10 секунд на ход слишком мало. А вот час плюс 20-30 секунд – это намного ближе к классической партии. Сколько бы ты ни давал времени вначале, но только лишь 10 дополнительных секунд приближают игру к рапиду.
– Есть ли у вас некая внутренняя градация: классика – это настоящие шахматы, рапид – игра полегче, блиц – легкий жанр?
– Нет, особой градации нет, обидно проигрывать в любые шахматы. Всегда пытаешься делать лучшие ходы. Просто в блиц у меня часто проблема в том, что я пытаюсь играть его как нормальные шахматы, и этот перфекционизм приводит к цейтноту с отдачей всего, что только можно. У меня качество игры в блиц и рапид во многом зависит от настроения в этот день. А в классические шахматы, мне кажется, я должен выкладываться полностью, даже если плохо себя чувствую; я все равно чувствую какое-то обязательство. Что подумают дети, которые изучают партии и хотят по ним научиться шахматам; что они думают, когда видят безобразную игру в исполнении шахматиста, у которого есть полтора-два часа на партию плюс 30 секунд на ход? Я некомфортно себя чувствую, когда играю при таком контроле абсолютно бездарно. Чувствую, что мне нет прощения! А в рапид и блиц я чисто подсознательно считаю: что бы я ни сделал – в конце концов, это лишь рапид и блиц!
– Снисходительнее к себе относитесь?
– Да. И в этом моя проблема – порой не могу должным образом настроиться на партию с коротким контролем. Как здесь, хотя 40 минут – это уже практически не рапид.
– Есть ли у вас специальный, «облегченный» дебютный репертуар для рапида и блица?
– Я пытаюсь что-то проверять. А в классику больше времени уходит на подготовку; как я уже говорил – больше ответственности. Ответственности перед шахматами, что ли.
– Для вас Цюрих был последним стартом перед турниром претендентов?
– Да.
– С этой точки зрения наверняка вы ставили перед собой какие-то вопросы и получили на них ответы. Удовлетворены этими ответами?
– Нет! Никогда ты не можешь быть удовлетворен, когда играешь ужасно. Я понял, что далек от своей лучшей формы, от оптимального психологического состояния. Надо над этим работать перед турниром претендентов. Попытаться в большей степени не только физически, но и чисто по-шахматному быть готовым к большой игре.
Алексей Дреев: Голосую за новый контроль
Известный российский гроссмейстер внимательно следил за Zurich Chess Challenge и с большим энтузиазмом поддержал новый формат турнира.
– В шахматы я играю давно, мне есть с чем сравнивать. Вот в январе этого года я играл в Вейк-ан-Зее. Замечательный турнир, но очень уж длинный, целых 17 дней! Хорошо бы сделать его покороче.
Я – за динамизм; жизнь коротка, надо бережно относиться к отпущенному тебе времени. Мне хотелось бы играть две, а то и три партии в день, но, конечно, не так, как в американских опенах, где приходится играть по две партии в день с классическим контролем. Партии часто продолжаются часов по пять, и бывает, за день приходится проводить за доской десять часов. Ни поесть, ни отдохнуть, ни подготовиться! В таких турнирах главная задача – не забыть, как тебя зовут и где ты находишься. Такие условия работы противоречат «трудовому кодексу».
Я уже давно задумывался над тем, как мы можем ускориться, вызывал коллег на дискуссии, но никак не мог найти подходящее решение. Наверное, потому, что пытался выбирать между уже существующими контролями, то есть между классикой и рапидом. Но рапид – это не совсем то, что хотелось бы. На мой взгляд, предложение Олега Скворцова (час на партию плюс 30 секунд до конца) – отличный компромиссный вариант. Можно сказать, Олег открыл нам глаза, я голосую за новый контроль!
Полагаю, более короткие турниры выгодны не только игрокам, но и организаторам. Впрочем, организаторы пусть выскажутся сами; кто хочет проводить соревнования с нынешним контролем, пусть проводят, никто ведь не призывает что-либо отменять. Но хотелось бы, чтобы ФИДЕ признала новый контроль одной из разновидностей классики; либо пусть международная федерация предложит свой новый, более динамичный вариант.
С большим интересом следил за турниром в Цюрихе, хотя там все-таки играли в рапид (поскольку с контролем один час плюс 30 секунд партии бы не обсчитывались). Не могу согласиться с теми, кто считает, что качество партий оказалось низким; я лично этого не заметил. Да, Аронян проиграл в разгромном стиле Ананду, но ведь Ананд провел эту партию просто здорово, а его угрозы можно было недооценить при любом контроле. Скажу по себе: порой многочасовую партию играешь так бездарно, что потом стыдно ее кому-нибудь показывать, а иногда и в коротком поединке удается создать шедевр.
Вообще, откуда такая уверенность, что с сокращением контроля качество партий резко падает? Проводились ли какие-то исследования, кто их проводил? У меня лично нет такого ощущения. Традиции – это, конечно, здорово, но всё в этом мире постепенно меняется; может быть, пора задуматься и о серьезных изменениях в шахматах. Ведь, по сути, компьютер, не спрашивая нашего мнения, уже изменил их до неузнаваемости.
Олег Скворцов: В шахматах наступил момент перемен
С организатором и спонсором Zurich Chess Challenge мы обстоятельно побеседовали уже в Москве, через две недели после окончания турнира.
Олег Скворцов: – В шахматах наступил важнейший момент – момент перемен. Когда-то вообще не было часов. Потом был какой-то невероятно длинный контроль времени, который неуклонно сокращался. Долгое время базовым считался контроль 2,5 часа на 40 ходов, после чего партия откладывалась, и далее отводилось по одному часу на каждые последующие 16 ходов. Когда появились компьютеры, пришлось отменить откладывание. Двадцать лет назад появился контроль Илюмжинова – полтора часа на 40 ходов плюс полчаса до конца партии с 30-секундной добавкой за каждый сделанный ход.
На мой взгляд, пришло время сделать следующий шаг – отводить на партию по одному часу с добавлением 30 секунд на ход, что позволит играть по две партии в день с перерывом в один час. Одного часа вполне достаточно, чтобы отдохнуть и привести мысли в порядок. Очень важно, что у игрока, который проиграл первую партию, появляется шанс отыграться в тот же день.
Могут возразить, что у гроссмейстеров не останется времени на подготовку. Но когда у шахматиста есть целый день на подготовку к следующему туру, то такой же день есть и у его противника. Оба будут готовиться с компьютером по пять часов.
Владимир Барский: – Да, а если будет около часа, то лишь прикинут, что может случиться в партии, и всё. Зато сохранят силы, свежесть восприятия. Чем дольше будут готовиться шахматисты дома, тем меньше места остается для творчества непосредственно за доской. Кроме того, компьютер вытягивает энергию; игроки жалуются, что порой приходят на партию с головной болью, усталые и опустошенные.
О.С.: – У зрителей сейчас просто нет времени по 5-6 часов следить за поединками, у них есть другие занятия. Компьютерные игры, скайп, социальные сети, бесчисленные сайты в интернете… Нужно вернуть шахматам понятие игры! Это ведь игра, а не научное исследование до ничьей с помощью новейших компьютерных программ. Я сам очень люблю новинки, но мне не нравятся банальные вещи. Зачем вычерпывать до дна берлинский эндшпиль или вариант Найдорфа, где и так уже все варианты 30-40-ходовые?
В.Б.: – Но ведь вы же не призываете отменить традиционный классический контроль? Кому нравится – пусть играют по 6-7 часов.
О.С.: – Я не верю, что это будет долго нравиться людям. Но кто хочет, пусть играет, конечно.
Честно говоря, я не очень люблю рапид, и наш турнир не был призывом к рапиду. Это был призыв к новому усредненному контролю, «новой классике». Мы хотим, чтобы это был ускоренный формат классики. С базовым контролем час на партию плюс 30 секунд на ход, чтобы человек мог вести запись. 10 секунд добавки мало, но у нас не было выбора, потому что иначе наш турнир не обсчитали бы ни как классику, ни как рапид.
С новым контролем партия будет продолжаться, в среднем, 2,5 часа. Потом часовой перерыв – и еще 2,5 часа; всего 6 часов. Причем, как я уже говорил, есть шанс отыграться в тот же день, если в первой партии что-то пошло не так. Очень обидно проиграть после 7-часовой борьбы; после этого многие шахматисты не могут заснуть. А если завтра выходной? Тогда поражение особенно неприятно, весь отдых испорчен…
В.Б.: – Очень важный аспект – качество партий. Могу сказать, что мне как зрителю следить за игрой было очень интересно. Конечно, если включить компьютер, то он наставит тут и там вопросительных знаков, но он ведь сделает то же самое практически с любой партией, сыгранной людьми, сколько бы времени на обдумывание у них ни было.
Вообще, компьютерные оценки очень сильно влияют на наше восприятие силы игры шахматистов. Порой у любителей возникает ощущение, что даже гроссмейстеры экстра-класса допускают ошибку за ошибкой. Конечно, это не так. Просто зрители видят сильнейший, с точки зрения компьютера, ход, и если шахматист его не находит – значит, он разучился играть (пусть даже сделанный им ход объективно не хуже или даже лучше).
Как тут не вспомнить Давида Бронштейна, который еще 30 лет назад писал: «Сегодня происходит интереснейшее явление – шахматный зритель зачастую опережает игроков на сцене. А вдуматься, что же тут удивительного? Едва партия приобретает свои характерные очертания, искушенный зритель сразу фиксирует тип позиции и начинает не только прогнозировать стандартные планы сторон, но и рассматривать за них конкретные действия, отдельные ходы. Двойственность такой ситуации очевидна: гроссмейстеры застыли в позах глубочайших мыслителей, а в зрительном зале шахматисты-разрядники вспоминают, где и когда встретилась та же позиция, как там было сыграно, почему так, а не иначе...»
В середине восьмидесятых – «зачастую опережает», а сейчас, благодаря компьютерам, зрители опережают гроссмейстеров всегда и повсеместно. Если же партии будут проходить в ускоренном темпе, то зрителям не очень высокой квалификации придется выбирать: или смотреть партии, или изучать оценки компьютера. Сразу и на то, и на другое у него просто не будет хватать времени! Если человек действительно любит шахматы, а не пытается самоутвердиться, смакуя ошибки гроссмейстеров, то он будет смотреть партии и забудет о мелькающих оценках, которые к тому же то и дело меняются. Зритель поймет, что перед ним разворачивается захватывающий спектакль, он будет стараться уловить мысль игроков, будет восхищаться их замыслами и скоростью нахождения сильных ходов.
«Время, джентльмены!» – так назывался очерк Давида Бронштейна, написанный весной 1986 года и вошедший отдельной главой во второе издание знаменитого «Самоучителя шахматной игры» (Москва, «Физкультура и спорт», 1987). Давид Ионович ратовал за ускорение темпа игры, предлагал отказаться от «тягучих» многочасовых партий. В полемическом задоре Бронштейн писал, наверное, иногда излишне резко: «Чинные завсегдатаи супертурниров, конечно, хорошо понимают, что их партии не представляют сегодня большой интеллектуальной ценности, потому что создаются в элитарных условиях с помощью бесчисленных справочников по каждому теоретическому варианту. А все так разрекламированные стратегические планы тоже давно запатентованы шахматистами, пронумерованы и занесены в книги по миттельшпилю. Что же касается эндшпильной техники, то это просто чисто технические действия по преобразованию одного вида позиции в другой, и тут уж никакой игры двух умов нет и в помине: более сильный сидит на спине у более слабого, тот даже не отбивается». Но если в этой цитате заменить «бесчисленные справочники» на «компьютерные файлы» – не будет ли эта фраза звучать вполне актуально?
Бронштейна порой называли «чудаком», «человеком не от мира сего». Но ведь практически все его идеи – спустя 10, 20, 30 лет – воплощаются в жизнь! Контроль с добавлением, шахматы с произвольной расстановкой фигур в начальной позиции (и часы, и эту разновидность шахмат сейчас называют «фишеровскими»). Бронштейн предложил матч-сеанс один на один, а недавно стали проводить турниры по так называемым «баскским шахматам», когда гроссмейстеры играют друг с другом сразу две партии, белыми и черными (Бронштейн же играл с Талем сразу 8 партий, с Ваганяном – 6). А как-то раз Бронштейн с Талем устроили на сцене московского Дома литераторов партию-спектакль: по ходу игры по очереди рассказывали зрителям о своих замыслах, о том, какие варианты в данный момент изучают, – естественно, чтобы соперник не слышал.
О.С.: – Это то, что появилось в прошлом году на турнире в Ставангере? Норвежцы устроили специальную комнату, которую назвали «исповедальня», и очень гордились своим изобретением.
В.Б.: – Да, только не они это придумали! А сейчас эту же идею хотят опробовать на турнире претендентов.
О.С.: – По-моему, это перебор. Все-таки это важнейшее отборочное соревнование.
В.Б.: – Да. К тому же один из претендентов может уйти в эту комнату и не вернуться: по привычке пробежится по партиям конкурентов, увлечется и забудет о том, что в этот раз играет сам…
О.С.:– Возвращаясь к турниру в Цюрихе, хочу добавить, что президент местного шахматного клуба Кристиан Исслер провел небольшой опрос зрителей, приходивших в отель «Савой». Опросил около ста человек. Большинство из них сказали, что нынешний турнир благодаря своему формату им понравился больше, чем тот, что был в 2015 году и даже в 2014-м, когда участвовал Карлсен. Потому что не отвлекаешься от партий: если уж пришел в зал, то сидишь и смотришь от начала до конца.
В.Б.: – Олег, в Цюрих приезжал ваш товарищ и коллега, любитель быстрых шахмат, про которого вы говорили, что он может стать серьезным шахматным спонсором. Понравился ему турнир?
О.С.: – Да. С большей долей вероятности можно сказать, что он продолжит участвовать в шахматной жизни. Еще один мой партнер, индус, живущий в Бельгии, внимательно следил за турниром и был впечатлен.
Понравился турнир и экс-президенту ФИФА Йозефу Блаттеру. Он отметил, что в зале много зрителей, а партии интересные, результативные. Блаттер высказал неожиданную мысль о том, что объединяет шахматы и футбол: то, что некоторые фигуры атакуют, а другие помогают защищаться.
В.Б.: – На мой взгляд, с новым форматом интересно провести Кубок мира. Турнир продолжается почти месяц, и к концу люди безумно устают. Я беседовал с финалистами-2015 Сергеем Карякиным и Петром Свидлером, и оба сказали, что в конце были уже не шахматы. Сокращать количество участников со 128 до 64 или 32, наверное, неправильно – в Кубке мира должен быть представлен весь мир. Отличный вариант – играть в день по две партии!
О.С.: – Тогда можно уложиться в две недели, даже с учетом 1-2 выходных.
В.Б.: – Да. А чтобы людям не обидно было уезжать после всего лишь одного игрового дня, можно провести дополнительную «швейцарку» для тех, кто проиграл в первом круге.
О.С.: – А почему людям должно быть обидно? Теннисист, проигравший в первом круге, уезжает домой. Хочешь остаться – пожалуйста, за свой счет! Проводить еще и «швейцарку», считаю, перебор. Проиграл – ничего страшного, у тебя будет следующий турнир. 64 человека улетело – меньше давление на организаторов. Перед организаторами любых спортивных мероприятий стоит одна задача: создать максимально интересное, привлекательное шоу и сократить при этом расходы. Шахматы чисто дотационный вид спорта; впрочем, как и большинство других видов спорта. Если ты можешь провести столь же интересный турнир за две недели вместо четырех, то это же прекрасно!
За последние годы шахматы отстали от жизни, они находятся где-то в арьергарде. Тотальная компьютерная подготовка тянет их в небытие. Шахматы – это игра, а в игре важен результат, который достигается в честной и красивой борьбе за доской. Если красивый замысел оказался испорчен в результате ошибки, то это, на мой взгляд, не снижает ценности партии. Будучи апологетом классических шахмат в тот момент, когда проводил матч Крамник – Аронян и первые турниры Zurich Chess Challenge, я за последние два года поменял свою точку зрения. Но я и не сторонник рапида. Для меня будущее шахмат – это партии, которые продолжаются 2,5-3 часа.
Ускорение игры заставит шахматистов исследовать новые дебютные пласты. В более коротких партиях ты должен применять нестандартные варианты, чтобы постараться застать соперника врасплох; пусть даже эти варианты будут объективно не совсем корректными. Во время самого турнира времени на подготовку будет тратиться меньше, а между соревнованиями игрокам придется расширять свой дебютный репертуар. В нестандартной игре у соперников не будет двух часов на то, чтобы разобраться. Преимущество окажется на стороне тех шахматистов, у кого лучше позиционное понимание.
Мне очень понравилось, как партии в Цюрихе комментировал Анатолий Карпов. Блестяще! Карпову не надо сыпать десятками вариантов, поскольку у него гениальная интуиция, основанная на глубоком понимании сути игры. Ему достаточно сказать, что этот ход правильный, и почти наверняка это потом подтвердят те, кто будут высчитывать варианты. На мой взгляд, в этом и заключается будущее шахмат: они должны снова стать игрой, во многом основанной на интуиции, а не математической задачей, которую люди пытаются решить с помощью компьютеров.
«Время, джентльмены!»
В заключение предлагаем читателям сайта вспомнить очерк Давида Бронштейна «Время, джентльмены!» Соглашаться с выводами незаурядного гроссмейстера или нет – решать вам, но мысли Бронштейна, в любом случае, заставляют задуматься о будущем нашей любимой игры.
Знание огромного числа стандартных технических приемов, позиций, просто ходов, умение применять эти знания в игре являются сегодня обязательными для каждого грамотного шахматиста. Если игрок не знает, в каком месте можно организовать прорыв пешечной цепи, если он не видит, где можно, пожертвовав фигуру, вскрыть линию для атаки, если он не знает, в какой тип эндшпиля лучше перевести игру, то есть ли ему смысл тратить силы на изучение бесконечных дебютных вариантов, где самое успешное разыгрывание первых ходов обещает только символический перевес в развитии на каком-то участке доски?
В настоящей шахматной борьбе, когда оба партнера искушены в тонкостях позиционной стратегии, умеют организовать комбинационный штурм позиции короля, в таких поединках редко когда игра проходит по одной и той же схеме. Гораздо чаше бывает так, что едва наметившаяся позиция тотчас трансформируется в другую, в третью, и каждый раз надо наново ее оценивать, вновь искать правильные технические и тактические пути преодоления трудностей.
В этом и заключается шахматная игра – в постоянном стремлении искать и решать трудные задачи. Зрители, сами опытные игроки, всегда с удовольствием наблюдают за такими поединками. Однако играть быстро, решать задачи на большой скорости и максимально близко к идеалу умеют далеко не все, поэтому так мало среди гроссмейстеров сторонников быстрой игры, так много защитников медленных, тягучих партий. Чинные завсегдатаи супертурниров, конечно, хорошо понимают, что их партии не представляют сегодня большой интеллектуальной ценности, потому что создаются в элитарных условиях с помощью бесчисленных справочников по каждому теоретическому варианту. А все так разрекламированные стратегические планы тоже давно запатентованы шахматистами, пронумерованы и занесены в книги по миттельшпилю. Что же касается эндшпильной техники, то это просто чисто технические действия по преобразованию одного вида позиции в другой, и тут уж никакой игры двух умов нет и в помине: более сильный сидит на спине у более слабого, тот даже не отбивается. И самое главное – читаем мы эти партии быстро, легко, без напряжения.
Сегодня происходит интереснейшее явление – шахматный зритель зачастую опережает игроков на сцене. А вдуматься, что же тут удивительного? Едва партия приобретает свои характерные очертания, искушенный зритель сразу фиксирует тип позиции и начинает не только прогнозировать стандартные планы сторон, но и рассматривать за них конкретные действия, отдельные ходы. Двойственность такой ситуации очевидна: гроссмейстеры застыли в позах глубочайших мыслителей, а в зрительном зале шахматисты-разрядники вспоминают, где и когда встретилась та же позиция, как там было сыграно, почему так, а не иначе...
Можно понять участников турниров: им надо набирать очки, проигрывать никто не хочет, ничейный исход продвигает вперед, так к чему рисковать, к чему играть быстро, зачем отказываться от доигрывания (этой неизвестно откуда взявшейся традиции)? Но если нежелательно искать новое в игре, тогда не надо и приглашать зрителей. Хорошие партии они могут увидеть в старых книгах. Смотреть, как кто-то утоляет свое честолюбие? Так это интересно всем, кроме настоящих шахматистов. А если гроссмейстеры хотят, чтобы их творчеством (именно творчеством, а не спортивной выдержкой!) восхищались любители шахмат, то им следует привести формулу своих состязаний в соответствие с формулой жизни конца XX века, принять на себя те же обязанности, что и люди других профессий, которые в свободное от работы время и составляют славное племя шахматистов-любителей. В самом деле, кого удивляют гроссмейстеры, которые после двадцатиминутных раздумий передвигают ладью поближе к своему королю или отклоняют жертву пешки ради осторожного хода конем? Зрители в процессе трудового дня многократно решали задачи гораздо более сложные, порой и очень ответственные!
Мы совершенно забыли, что в большом спорте, куда сегодня отнесены шахматные соревнования, исполнение любых технических приемов происходит на предельных скоростях, что искусство мгновенно ставить сопернику задачи и молниеносно находить ответы и есть как раз то главное в спорте, что привлекает к нему внимание, вызывает симпатию и заслуженное уважение зрителей. Могут ли гроссмейстеры играть быстро? Разумеется! Скажем, за вечер восемь партий, каждая по полчаса. Но тогда придется спуститься на землю, объяснять свои решения так, как они были приняты – интуитивно, а все уже привычно ждут водопад вариантов.
Потеряют ли шахматисты в глазах зрителей, если перейдут на ритм и темп современной жизни? Напротив! Только тогда и будет видна игра их ума, только тогда зрители смогут увидеть их искусство молниеносно отбрасывать несущественную информацию и реализовывать информацию необходимую. При такой формуле, как «8 партий за вечер», каждый может играть раскованно, в полном соответствии со своими творческими взглядами, потому что, не будучи вынужденным в каждой партии цепляться за очко, пол-очка, сможет показывать всё, на что способен, сможет демонстрировать подлинную, а не мнимую технику игры. Далее: при игре в быстром темпе, к тому же без доигрывания, не так значительны будут последствия мелких позиционных уступок, которые сейчас являются ахиллесовой пятой комбинационной игры. Кроме того, играя одну партию за другой, шахматист сумеет в тот же вечер воспользоваться обширной и многогранной информацией, полученной в процессе борьбы с сильным и смелым соперником.
Когда зритель увидит, что за один вечер гроссмейстеры без устали импровизируют в дебюте, находят интересные оригинальные планы в миттельшпиле, активно защищаются или наступают в эндшпиле, то они во сто крат лучше оценят мастерство своих кумиров, получат истинное интеллектуальное наслаждение. Вероятно, при быстрой игре изменится классификационная шкала ценностей, кто-то отодвинется на второй план, кто-то выйдет вперед. Именно при быстрой игре побеждает интуитивный ум. Время дает дополнительное оружие шахматисту, склонному к медленной расчетливой игре, оно дает шанс проявиться не интуиции, фантазии и дерзости, а скорее знаниям и факторам подготовки. Но ведь на высшем уровне быстрым, интуитивным схватыванием позиции обладают практически все шахматисты. Зачем же тогда растягивать партию на утомительные пять часов?
По моему глубокому убеждению, квалифицированному мышлению достаточно нескольких минут, чтобы добраться до сути конфликта. Вы видите решение сразу и через полчаса лишь убеждаетесь в том, что интуиция не подвела вас. (Наверное, этим и объясняется любовь к блицу и массовое увлечение им. В блице все пустые, банальные и малосодержательные ситуации проскакивают мимо мысленного взора. А ошибок и при пяти часах игры предостаточно. И я совсем не согласен с утверждением, что блиц – это «не шахматы» или «другие шахматы».) Почему же мы заставляем себя думать десятки минут? Видимо, потому, что, имея излишек времени, мы как бы подстраховываем себя от принятия ошибочных решений, получаем психологическую уверенность в том, что сможем любую опасность ликвидировать, любую угрозу предусмотреть. Я не думаю, что предрасположение к медленной игре имеет другую природу и, как полагают некоторые, зависит от типа творческой личности, «быстрого» или «медленного» ума.
Однако психологические и творческие потери от многочасового сидения неизмеримо более велики. Ваша интуиция, не получая «питания», угасает, вспышки фантазии меркнут, стремление к риску безвозвратно пропадает. Ведь нельзя долго держать в голове клубок острых вариантов и решений, продиктованных чувством художника и рождающихся под накалом вдохновения. Ваш партнер испытывает то же самое. И как результат – скучные, не зрелищные да и не состязательные партии, в которых сталкиваются не быстрая мысль, талант и фантазия, а неповоротливое мышление, обремененное чувством безопасности и громоздкой подготовкой. Впрочем, будем справедливы. Лучшие шахматисты мира отличаются быстрой игрой, может быть инстинктивно чувствуя важность использования богатейших ресурсов, таящихся в быстром, интуитивном мышлении.
Почему-то при организации диалога «человек – машина» очень внимательно изучают специфику задач, решаемых человеком, чтобы правильно выбрать темп диалога, время ответа машины. Задержка ответа свыше 15 секунд психологически неудобна оператору. В шахматах об этом, к сожалению, никто не думает.
Использование высокого ритма игры, ее убыстрение не только, так сказать, инструмент из творческого арсенала. Это и психологический инструмент, оружие спортивной борьбы. Мирко Чентович из цвейговской «Шахматной новеллы», как помните, неподвижно и долго сидел, уставясь на доску, с тем чтобы выбить своего противника из живого, быстрого ритма игры, заставить его нервничать, переживать, терять интерес к игре. Надо сказать, что С. Цвейг очень точно передал это ощущение потери интереса к игре человеком ярким, самобытным, творческим.
Время требуется для преодоления естественной инерции мышления, для переключения на другой план, другую идею. Но не создаем ли мы в пятичасовой игре для этой инерции столь благоприятные условия, что она заполняет весь процесс, фактически вытесняя само мышление? Не теряем ли мы при медленной игре внутреннюю прелесть таинства шахмат, способность удивляться неожиданному, способность к самобытному творчеству? Вспоминаю прекрасные строки Вадима Шефнера:
За мигом миг, за шагом шаг
Впадайте в изумленье.
Всё будет так – и всё не так
Через одно мгновенье.
Многочасовые партии уродливы, как динозавры прошлых эпох. Они убивают живую мысль, размазывают во времени творческую энергию игроков. 23 часа – 191 ход длилась партия Пильник – Черняк из турнира в Мар-дель-Плате (1950). Видимо, она вошла в шахматную историю как рекордная по продолжительности. Чем же еще она могла быть замечательна? Бледная игра в дебюте, беспорядочные маневры в миттельшпиле и… тупейший эндшпиль с 60 по 191 ход, закончившийся вничью. А вот другие мастодонты: Вольф – Дурас (Карлсбад, 1907) – 168 ходов; Дурас – Яновский (Сан-Себастьян, 1911) – 161 ход; Бест – Бенцингер (Мюнхен, 1934) – 181 ход; Макогонов – Чеховер (Баку, 1945) – 171 ход. Наконец, если верить голландскому шахматному журналу, в Тампере в 1971 году была сыграна партия Ристойя – Найкопп, которая продолжалась 300 ходов. Текст этого сверхгиганта почему-то не был напечатан.
На мой взгляд, откладывание партии и доигрывание ее на следующий день вообще противопоказано шахматной игре. Все проблемы дебюта, миттельшпиля и эндшпиля должны решаться за доской, без тщательного домашнего анализа, который, что скрывать, проводится с помощью секундантов, а то и только ими. И часто остается неясным: кто же все-таки выиграл партию? Когда-то с этим пытались бороться. В московских турнирах 1935 и 1936 годов коллективный анализ был практически невозможен, так как на отдых давался один час. Всего играли в день семь часов.
Нынешняя организация соревнований, по моему мнению, не отвечает психологической природе шахматного творчества. Она порождает негативные чувства и в известной мере бесчеловечна. Вы играете одну партию. Проиграв ее, вы стремитесь отыграться. Вы во власти благородных эмоций. Но перед вами долгая ночь, день, а может быть, два. Ваше стремление к борьбе иссякает. Ведь в этой одной проигранной партии вы не могли проявить себя, показать все, что вы умеете, знаете. Эта ситуация тяготит своей откровенной несправедливостью. За этот вечер вы могли бы сыграть 4-6 партий с тем же партнером – невезение и удача уравновесили бы друг друга. Вам хватило бы энергии сыграть интересно, творчески, с подъемом.
Современная жизнь не позволяет растягивать турниры и матчи на длительный срок. Да и что толку в них. Победители меняются чаще, чем времена года, претензии на первенство у каждого из фаворитов возрастают, ошибки же объясняются случайными факторами и чрезмерным напряжением… Конечно, и при быстрой игре будут определенные потери – нельзя долго проявлять колебания. А может быть, в игре и не надо колебаний? Тем более что играем-то мы одну позицию – начальную.
Турнир претендентов
