Школьные годы. Начало
Фрагмент из "Книги для друзей и коллег" Марка Дворецкого
Автобиографический двухтомник выдающегося тренера издан А. Ельковым в 2012-2013 годах
Начало
Уже не помню, на какой из дней рождения, но точно – еще до школы кто-то из гостей подарил мне шахматы и объяснил правила. Я немножко играл, даже получил грамоту «Лучшему юному шахматисту пионерлагеря», когда учился в одном из младших классов. Но это было чистым любительством, я не занимался шахматами, не читал книжек.
В начальной школе я много чем увлекался, выигрывал олимпиады по разным предметам, потом долгие годы помнил столицы всех государств, спутники всех планет и т.д. Особенно любил математику: у нас была молодая учительница, которая поддерживала и поощряла мой интерес. Позднее, когда я учился классе в пятом или шестом, она ушла из школы, поступив в аспирантуру. Нового учителя по прозвищу Горилла больше всего волновали кляксы в тетради, и за полгода он сумел интерес к математике отбить. Чтобы компенсировать возникшую пустоту, я пошел в Дом пионеров Калининского района (это Лефортово, где жила тогда моя семья) и начал заниматься шахматами.
Впрочем, «заниматься» – неточное слово. Вел шахматную секцию старенький шахматист первого разряда Андрей Сергеевич Смышляев. Детей было много, и преподавателя хватало лишь на то, чтобы открывать и закрывать аудиторию, обеспечивать инвентарь, поддерживать порядок, проводить турниры и представлять их результаты в Московскую квалификационную комиссию. Доходить до всего приходилось самостоятельно, а точнее, вместе с одноклассником и другом Сашей Карасевым.
Пятый и четвертый разряды я выполнил быстро, но на этой ступени чуть застрял и решил «позаниматься теорией». В летние каникулы изучал удачно построенную и замечательно оформленную книгу Ильи Майзелиса «Шахматы». Изучал основательно, и времени на всю книгу не хватило – остался неосвоенным раздел «Дебюты». Может быть, именно в этом первопричина тех трудностей, которые я впоследствии постоянно испытывал, разыгрывая начальную стадию партии.
Работа над шахматами, естественно, сразу же принесла плоды. Осенью выполнил норму 3-го разряда (10 очков из 10), а затем и второго (10 из 11). Поучаствовал еще в двух-трех личных и командных соревнованиях, но дальнейшее совершенствование в доме пионеров было невозможным – не хватало квалифицированных шахматистов для организации турнира с нормой 1-го разряда.
И тогда я принял участие в «Спартакиаде второразрядников» 1963 года, проводившейся в московском Дворце пионеров на Ленинских горах.
Ощущал себя провинциалом, чуть ли не впервые выбравшимся на соревнования в «большой мир». Ведь многие соперники жили в этом мире, регулярно занимались с опытными тренерами, мастерами или кандидатами в мастера. Впрочем, особой робости провинциалы обычно не проявляют, не испытывал ее и я. Турнир стал для меня, как ни забавно это сейчас звучит, одним из лучших в жизни и в спортивном, и творческом отношении. Подробнее о нем рассказано в разделе «Соревнования».
После турнира меня вместе с Сашей Карасевым пригласили продолжить занятия шахматами во Дворце пионеров. Начался новый этап моей шахматной жизни…
Математическая школа
После выполнения нормы первого разряда я сменил не только место шахматных занятий, но и место учебы. Окончив 8-й класс в заурядной школе возле дома, я узнал о наборе в старшие классы математической школы № 444 в Измайлово, одной из лучших в Москве, и попытался туда попасть. Из представителей шахматного сообщества в ней в разные годы учились, например, известный шахматный судья и статистик Эдуард Дубов, Председатель Наблюдательного совета Российской шахматной федерации Аркадий Дворкович, ставший в конце 2000-х годов помощником Президента страны.
В школе подобрался прекрасный коллектив учителей, а ее научным руководителем был Семен Исаакович Шварцбурд, замечательный математик и педагог. В детстве Семен Исаакович переболел полиомиелитом и всю жизнь передвигался на костылях, жил в квартирке при школе. Он создал чуть ли не единственный в те годы школьный вычислительный центр. Старшеклассники учились программировать на «Уралах» – огромных электронных машинах величиной с комнату. Операционных систем тогда еще не было, программы писались в системе команд и набивались на перфокартах или лентах.
Чтобы попасть в школу, требовалось успешно пройти собеседование: что-то вроде неформального экзамена. Я там не блеснул и наверняка не был бы принят, однако Семен Исаакович очень любил шахматы и решил поддержать шахматиста. Он пригласил меня сыграть прямо у него на квартире тренировочную партию со сверстником – тоже перворазрядником. Я победил в энергичном стиле, и это, наверное, зачлось вместо экзамена.
Три года я возглавлял школьную команду, два раза из трех мы победили в первенстве Москвы среди школ. В этом соревновании я выиграл одну из своих лучших юношеских партий – она прокомментирована в книге "Школа высшего мастерства" том 3, в главе «Подрыв».
Учился средне, потому что много играл в шахматы, но в школу ходил (точнее – ездил на трамвае и метро, дорога в один конец занимала час) с удовольствием: уроки были интересными, атмосфера – доброжелательной.
О пользе образования
И в школьные, и в университетские годы я «сидел между двух стульев» – пытался совмещать учебу и шахматы. Окончательный выбор в пользу шахмат был сделан лишь при окончании Университета.
Тут уместно затронуть важную и неоднозначную проблему: имеет ли смысл будущим профессиональным шахматистам получать качественное образование, учиться (именно учиться, а не числиться) в хороших школах и институтах.
С одной стороны, серьезная учеба требует немалых затрат времени, которого всегда катастрофически не хватает. В череде личных и командных турниров, перемежаемых тренировочными сборами или домашней работой по освоению шахмат, крайне нелегко выкроить окна для прохождения школьной или университетской программы, успешной сдачи зачетов и экзаменов.
Не случайно Юсупов и Долматов, продержавшись в московском Университете до третьего курса, так и не смогли его закончить: слишком уж насыщенной стала их шахматная жизнь в эти годы. Другой мой ученик Вадим Звягинцев, как и я сам, успешно завершил образование, получил диплом (кстати, у всех нас была одна «альма-матер»: экономический факультет МГУ). Однако за время учебы ни я, ни он заметных шахматных успехов не имели. Как знать, не повлияли ли негативно на нашу карьеру «потерянные» годы? Используй мы их для шахматного совершенствования, быть может, достигли бы более высокого уровня мастерства.
С другой стороны, многие ли ребята способны точно предвидеть, станут ли они шахматистами и насколько успешной будет их карьера? Учеба в хорошей школе оставляет им надежный запасной выход. К тому же жизнь состоит не из одних шахмат, разносторонне образованный человек, как правило, ориентируется в ней куда увереннее «узкого профессионала», имеет больше разнообразных интересов. Тот же Вадим с увлечением прочел множество серьезных книг самой разнообразной тематики, намного шире и глубже большинства окружающих разбирается, например, в экономике, истории, философии.
Полагаю, тут нет общего рецепта. Слишком уж многое зависит от конкретных жизненных обстоятельств, культурного уровня семьи, знаний и способностей ребят в различных областях и т.д. Каждому приходится решать указанную проблему самостоятельно, опираясь на внутреннее самоощущение, а также советы родителей, учителей, тренеров, друзей.
Подавляющая часть конкретных познаний, полученных мною в математической школе и Университете, никогда в жизни не пригодилась. Но время учебы я все же не считаю потерянным. Общение с высококвалифицированными преподавателями, умными и талантливыми сверстниками наверняка позитивно повлияло на развитие личности и интеллекта. Почерпнутые в процессе обучения подходы к изложению и освоению материала, методы работы с литературой и конспектами, некоторые конкретные наблюдения – все это оказалось применимым в совсем иной области: шахматах и шахматной педагогике.
Помнится, мне почему-то никак не удавалось «врубиться» в метод математической индукции. Наша молодая учительница математики Инна Ивановна Шарошина (впоследствии ставшая директором школы) объяснила мне его индивидуально, и то не сразу дошло, хотя потом я недоумевал: чего там было не понять?
Но ведь и в шахматной педагогике: одно дело формулировка того или иного принципа, совсем другое – осознание его сути, области и границ применения. Неопытные шахматисты зачастую механически используют известные им правила в неподходящих ситуациях – с печальными или смешными результатами.
Донести до ученика истину, которую сам тренер прекрасно знает, бывает не так-то просто. Сильные игроки зачастую оказываются неважными педагогами как раз потому, что не способны сделать скидку на иной уровень восприятия подопечных, искренне не понимают, что очевидные для них вещи могут быть неочевидны для других.
Кстати, у многих слабых тренеров с высокой шахматной квалификацией есть общая черта: их подопечные имеют один и тот же дебютный репертуар и схожий игровой почерк. Тренер учит: «делай как я», вместо того чтобы помогать каждому ученику решать индивидуальные проблемы и выковывать свое шахматное оружие. Припоминаются иронические строки поэта Владимира Маяковского.
– Дорогие поэты московские,
Скажу я вам, любя:
Не делайте под Маяковского,
А делайте под себя!
Пожалуй, хуже других предметов мне в школе давалась физика. А ведь ее предстояло сдавать на вступительных экзаменах в институт. Пришлось перед поступлением взять частные уроки. Тут мне повезло с наставником: молодой парень, студент, не помню, то ли физтеха, то ли физфака МГУ, всего лишь за несколько занятий четко изложил основные понятия и идеи, показал взаимосвязь различных областей физики. Я наглядно убедился, что суть даже очень сложной проблемы может быть передана лаконично и четко, без нагромождения малозначащих деталей. Именно к такому анализу материала я впоследствии стремился при самостоятельном изучении других учебных дисциплин. Тот же подход был перенесен и на шахматы, что впоследствии помогало эффективно строить лекции и занятия с учениками.
На вступительном экзамене по физике я верно ответил на все вопросы, но получил лишь четверку, потому что в ответе правильно решенной задачи требовалось подставить константу, кажется, массу электрона. Я никогда не пытался запоминать такую вот информацию, считал ее совершенно ненужной, однако экзаменатор, к сожалению, придерживался иного мнения.
На эту тему хочется привести байку из популярного в свое время сборника «Физики продолжают шутить».
– Никак не могу найти себе помощника, – пожаловался однажды Эдисон Эйнштейну. – Каждый день заходят молодые люди, но ни один не подходит.
– А как вы определяете их пригодность? – поинтересовался Эйнштейн.
Эдисон показал ему листок с вопросами.
– Кто на них ответит, тот и станет моим помощником.
«Сколько миль от Нью-Йорка до Чикаго?» – прочел Эйнштейн, и ответил:
– Нужно заглянуть в железнодорожный справочник.
«Из чего делают нержавеющую сталь?»
– Об этом можно узнать в справочнике по металловедению.
Пробежав глазами остальные вопросы, Эйнштейн сказал:
– Не дожидаясь отказа, свою кандидатуру снимаю сам.
В книге «Школа высшего мастерства», том 1 есть глава «О пользе абстрактных знаний». В ней на примере красивого эндшпильного анализа обсуждается методически важное и не вполне очевидное наблюдение: наши теоретические познания – общие идеи, правила и т.п. (речь не идет о конкретных дебютных или эндшпильных вариантах) не используются во время игры напрямую, за доской мы о них обычно не вспоминаем. Их назначение в ином: обогатить и обострить нашу интуицию.
А услышал я эту идею, конечно, в значительно более общей форме, не связанной с шахматами, в МГУ на лекции профессора Каценеленбогена. Читал он у нас «Общую теорию систем», о которой я, естественно, ничего уже не помню. Умные преподаватели редко ограничиваются узкими рамками своего предмета, используют любую возможность расширить жизненные представления слушателей. Каценеленбоген, несомненно, был умным преподавателем, да к тому же и большим ученым.
Беспартийность
В советское время ради карьеры многие стремились стать членами партии. Но принимали туда далеко не всех: принимались во внимание социальное происхождение, национальность, профессия, преданность власти, активность, учитывались имевшиеся квоты и разнарядки.
А вот в комсомол принимали практически всех, в нем состояло несколько десятков миллионов молодых людей в возрасте от 14 до 28 лет.
Я в комсомол вступать не стал, причем отнюдь не из идейных соображений (в школьные годы еще не был способен понять порочность социальной системы, при которой довелось прожить значительную часть отпущенного мне срока). Просто с детства избегал быть частью толпы, поступать «как все». И вот как-то вызывает меня школьная директрисса и начинает читать нотацию.
– Почему ты не в комсомоле? Все твои одноклассники вступили, а ты – нет. Не хочешь быть вместе со всеми? Комсомол – помощник партии, а ты участвовать в строительстве коммунизма не собираешься? Ты не с нами – значит, ты против нас, против дела партии?
Она прервалась, посмотрела на меня и возмущенно продолжила:
– Я тебе такие вещи говорю, а ты стоишь, улыбаешься.
– Ну, я же понимаю, что вы шутите.
Тут она не выдержала, рассмеялась.
– Правильно, шучу, но чтобы в комсомол вступил немедленно.
Как уже отмечалось, в школе ко мне относились хорошо, и потому я смог безнаказанно проигнорировать ее указание.
Вновь я столкнулся с этой проблемой лишь несколько лет спустя, примерно за год до получения диплома. У меня все было в порядке: хорошо учился, играл за свой факультет и за Университет в первенстве вузов Москвы, занимался с группой детишек в шахматном клубе МГУ. Предстояла заграничная поездка команды Университета, для выезда, как всегда, требовалась характеристика, подписанная множеством различных инстанций.
И вот меня приглашает к себе секретарь университетского комитета комсомола и задает прямой вопрос: почему я не в комсомоле? Я понимаю, что убедительного ответа, который его бы устроил, просто не существует. Даю какие-то уклончивые объяснения, он не отстает, и, в конце концов, становится ясно, что выездную характеристику он мне не подпишет.
Тогда я перешел в наступление.
– А что я должен был сказать, чтобы оказаться достойным поездки? Выходит, ни моя учеба, ни реальная общественная работа не имеют значения, если я не комсомолец? За границу, по-вашему, вправе ездить лишь члены вашей организации?
Тут уже не имелось честного ответа у него, признать вслух очевидный факт он, конечно, не мог.
Расстались мы ни с чем. Я сообщил о случившемся главе нашего шахматного клуба профессору с химфака Горшкову, который был членом парткома МГУ. Через несколько дней он сказал мне:
– Ничего не могу поделать: парень уперся и наотрез отказывается подписывать характеристику.
– Ну, что ж, пусть тогда комсомольцы ведут занятия в клубе и играют за команду, а я в шахматной жизни Университета больше не участвую.
Так и поступил, весь последний год посещал только свой факультет и играл только за него.
О членстве в партии существует анекдот, по моему убеждению, пригодный в большинстве случаев для объективной оценки людей, о которых идет речь.
Три качества, которые никак не совмещаются: умный, честный и партийный.
Если человек партийный и умный – он не может быть честным.
Если честный и партийный – очевидно, он неумен.
Ну, а умный и честный человек не станет партийным.
Турнир претендентов
