Михаил Таль глазами коллег и друзей
Во время одного из прошедших Мемориалов Таля, а также ностальгического матча СССР - Югославия известные гроссмейстеры Марк Тайманов, Светозар Глигорич, Драголюб Велимирович, Борислав Ивков, Евгений Свешников и Алексей Широв, лично знавшие восьмого чемпионом мира, поделились своими воспоминаниями о нем. Беседы вела наш корреспондент Мария Фоминых.
Марк Тайманов: Дружба с Талем - моя жизненная привилегия
– Впервые я встретил Таля во время своего сеанса одновременной игры, ему тогда было лет 12-13. Так что я знал Мишу фактически всю его жизнь, был знаком с его родителями, женами, детьми, знал всех его близких друзей. У нас с ним всегда были добрые отношения, мы часто встречались на турнирах и проводили много времени вместе за пределами игрового зала. Миша был эпикурейцем, любил жизнь во всех ее проявлениях. Он был очень общительным, компанейским, имел множество увлечений: играл в футбол, любил чтение – читал он невероятно быстро, как будто по диагонали: толстую книгу «проглатывал» за день! От рождения у него была трехпалая кисть; тем не менее, он хорошо играл на фортепиано, а еще мечтал стать эстрадным конферансье. После окончания школы он поступал на филфак, но его не приняли – нескольких месяцев не хватило до шестнадцатилетия. Думаю, эстрадный мир много потерял, в отличие от шахматного.
Я считаю, это моя жизненная привилегия – то, что с Мишей мне довелось сыграть двадцать турнирных партий, а в блиц – тысячи! Я счастлив, что был дружен с двумя гениальными людьми – композитором Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем и шахматистом Михаилом Талем.
Через шесть лет после того сеанса в рижском Дворце пионеров мы встретились на чемпионате СССР в Ленинграде. Его считали талантливым международным мастером – хотя сейчас в этом возрасте многие уже гроссмейстеры. Успешное выступление в том чемпионате СССР 1956 года стало его первым крупным успехом. Яркая, полная выдумки игра Таля не оставила никого равнодушным, но оценки вызывала самые разные – некоторые очень скептически относились к рискованным жертвам, считая их необоснованными, бунтарскими. Кто бы мог подумать, что всего через три с половиной года Миша выиграет мировую корону!
Эти несколько лет своего фантастического взлета Таль жил счастливой и насыщенной жизнью - выигрывал турнир за турниром: чемпионаты СССР, межзональный турнир, турнир претендентов. Газеты писали о нем неустанно, как его только не называли: «счастливчик», «гусар из Риги», «демон 64-х полей», «пират шахматной доски». В это же время Таль защитил диплом в университете на тему «Сатира в романе Ильфа и Петрова» и познакомился со своей будущей женой Салли. Они безумно любили друг друга, но этот союз не был похож на мирную гавань. Постоянно ссорились, мирились, расходились и сходились. Колкие намеки на измены жены Миша парировал со свойственной ему иронией: «Лучше иметь 50% в хорошем деле, чем 80 - в сомнительном!». У Миши было много женщин, как и у Салли – много мужчин. Но я точно знаю, что единственной для Миши всегда оставалась Салли, а у Салли единственным, несмотря ни на что, оставался Миша.
Когда Миша победил Ботвинника, в шахматном мире царило всеобщее ликование. Таль стал всенародным любимцем, кумиром, шахматным королем! Такой популярности не имел ни один шахматист за всю историю. На вокзале в Риге Таля встречала огромная толпа, болельщики вынесли его из поезда на руках на привокзальную площадь, где состоялся митинг. Увы, в жизни Миши были не только лишь радости и веселье. Неожиданно подкралась беда – отказала почка. Начались ужасные приступы, страшные боли. Он неделями лежал в больнице, ему сделали множество операций, но все было тщетно.
Его словно преследовал злой рок. Если в газете я где-то читал, что в районе Сочи в овраг упала машина с пассажирами, первая мысль, которая приходила мне в голову – там был Миша. И когда в ночном баре Гаваны кто-то из ревности бросил бутылку в одного из посетителей, она необъяснимым образом угодила в голову ни в чем не повинного Миши. Его увезли в госпиталь, а наутро он бледный, с перевязанной головой, играл за команду.
Я был свидетелем и такого случая. На турнире в Кисловодске Мише внезапно стало плохо, снова начались жуткие боли. Вызвали «скорую», посоветовали освободить его от игры, но Таль решил играть и попросил лишь о том, чтобы партия проходила в его номере. Он лег в теплую ванну, – единственное, что ему помогало, и, не глядя на доску, диктовал ходы… и в итоге он эту партию выиграл!
В семьдесят первом году в Тбилиси Талю сделали еще одну операцию, которая наконец-то заметно улучшила его состояние. И там же Миша отгулял свою вторую свадьбу. Его избранницей на этот раз, не без участия Мишиной мамы, стала грузинская девушка из княжеского рода. Ида, мечтавшая о спокойной семейной жизни для своего сына, говорила: «Представляешь, ее бабушка – бывшая грузинская княжна». «Мурочка, – так называл маму Миша, – княгиня не может быть бывшей, как не может быть бывшим сенбернар. Это порода, а не должность! Это секретарь обкома может быть бывшим». Вскоре я увидел молодых на командном первенстве СССР и, признаюсь, немало удивился. Посвежевший, помолодевший, элегантно одетый Миша и юное создание... совершенно не в Мишином вкусе. На фоне эффектных красавиц, которые всегда окружали Мишу, девушка выглядела «гадким утенком». Трудно было представить, что всего через неделю «утенок» упорхнет из семейного гнезда! Оказалось, жена была влюблена в известного грузинского борца, к нему она и сбежала. Однако для Миши это стало настоящим ударом, он тяжело переживал, здоровье его снова пошло под откос...
Когда я готовился к матчу с Фишером, то в первую очередь обратился к моему главному пожизненному шахматному наставнику – Михаилу Моисеевичу Ботвиннику. Он дал мне много прекрасных советов... не в коня оказался корм. А потом я обратился к Мише Талю, попросил его сыграть со мной несколько тренировочных партий и проанализировать, и также предложил ему быть моим секундантом. Миша охотно согласился. Мы с ним проработали две недели, очень продуктивно, очень интересно. А потом Михаил Моисеевич не дал добро на наш союз. Я спросил его: «Ну почему же?» «Вы знаете, – ответил он, – и вы, и Миша слишком любите жизнь. Я боюсь, что вы там просто сопьетесь!»
В последние годы жизни Миша выглядел очень плохо. Он по-прежнему играл в турнирах, как и раньше, был душой шумных компаний. В последний раз я играл с ним в Югославии, в 1984 году, в Титограде. Каждый вечер после партии его забирали на гулянье и только под утро приносили в отель. Проснувшись, он выпивал несколько чашек крепчайшего кофе, выкуривал несколько сигарет и шел на партию. Я поражался, как он такое выдерживал, как мог в таком состоянии играть...
В последний раз я встретился с Мишей в Германии, в маленьком городке, где он тогда жил. Мы шли по улице, и с Талем раскланялся какой-то прохожий. Миша его поблагодарил. Тот спросил: «За что?» «За то, что узнали!» Таль действительно выглядел ужасно, гораздо старше своих лет. Больше мы с ним в этой жизни не виделись...
Миша прожил короткую, но очень яркую, наполненную событиями жизнь. Я всегда буду помнить своего друга Мишу...
Светозар Глигорич: Таль был актером по жизни
– С Михаилом Талем в 1968 году в Белграде мы играли матч из десяти партий. Это был четвертьфинал претендентского цикла. После пяти партий (он сыграл три раза белыми, а я - два) я вел в счете: одну встречу выиграл, остальные закончились ничьей. Даже в одной из ничейных партий я стоял лучше в отложенном положении, но в день доигрывания был матч Югославия – Франция по футболу. Я очень любил футбол и занимался им, постоянно играл – два раза в неделю точно. Благодаря этому долгое время был в хорошей форме. И Миша футбол тоже любил. Я сказал ему: «Сегодня матч по футболу, играет сборная Югославии». Так что вместо доигрывания мы с Талем и Велимировичем (он тогда был моим тренером) пошли на стадион. Меня после этой партии называли большим джентльменом.
А перед шестой партией я прочитал статью одного нашего глупого журналиста, который написал: «Сколько можно играть одни и те же дебюты!» Не знаю почему, но меня это задело, и когда началась партия, я третьим ходом сыграл не так, как собирался при подготовке. Я пошел так только для того, чтобы показать: в шахматах есть и другие дебюты. Но когда я понял, что натворил, то очень испугался и проиграл партию. И дальше игра пошла уже по-другому, Таль этот матч выиграл. Но я не могу сказать, что для меня это было очень-очень важно, наверное, я не так любил это напряжение духа, нервную борьбу. Я любил спорт на воздухе, а шахматы – это игра не для моей природы.
Таль - великий человек! Я был его хорошим другом, хоть и не разделял его образ жизни. У него были трудности со здоровьем, но он вообще не соблюдал советы врачей. Ему было все равно, он продолжал курить, выпивать. Он совсем о себе не думал, для него важнее было, чтобы всем вокруг было с ним интересно, он всегда стремился произвести впечатление. Таль был... артистом по жизни!
Шахматы не были в большом почете в прошлом – все считали их игрой, хобби, но только не профессией. Я даже никогда не смел сказать, что я гроссмейстер, а говорил, что я журналист – это была моя официальная профессия. (Правда, я и работал долгое время журналистом, и пенсию в итоге получил как журналист.) Гроссмейстеры в то время жили достаточно тяжело. Призы были маленькие, нужно было много работать, а выступления в турнирах – это всегда нервы и большая ответственность. Но если мы любили играть, что делать? И я помню, что каждый гроссмейстер должен был давать сеансы одновременной игры, чтобы получать какие-то дополнительные деньги. А Таль был единственным человеком, который не стремился как-то подзаработать, деньги его вообще не интересовали. Он был готов просто так играть практически с любым человеком и сколько угодно партий. Я, например, никогда не играю с любителями, только официальные партии. А Миша играл постоянно: в любом месте, в любое время и столь же увлеченно, как и в турнире.
Конечно, Михаил был гениальным шахматистом. И я думаю, очень большая его заслуга в том, что он буквально перевернул представление о стратегии ведения борьбы. Мы все очень уважаем материал на доске, а он не придавал ему большого значения, постоянно жертвовал ради атаки или комбинации. И всех удивляло, как с такой игрой можно быть лучшим в мире?! Думаю, Таль «узаконил» идею жертвы, преподнес ее не просто как возможность, а даже как один из принципов шахматной логики.
Драголюб Велимирович: Миша был большим озорником!
– Рассказывать о Михаиле Тале я могу бесконечно, мы с ним очень дружили. Миша был уникальным человеком, не просто чемпионом мира и очень сильным шахматистом, но необыкновенно яркой личностью. Это был очень чистый человек, его совершенно не интересовали деньги, он был выше всего этого, даже к результатам своим он относился с какой-то удивительной легкостью. Сразу после партии он становился душой компании, не жалел времени для друзей.
С Талем я сыграл много партий, несколько выиграл, но общий счет, конечно, не в мою пользу. Одна из наших встреч за доской запомнилась особенно. Мы играли на первой доске, это была ответственная партия. В один момент я сделал свой ход и встал из-за стола. Смотрю, Таль склонился над доской и напряженно вглядывается в позицию. Я подумал: « Надо же, какой я сделал ход – удивил Таля!» С этой радостной мыслью я бродил по залу. А Таль тем временем, оставаясь в том же положении, продолжал неподвижно сверлить глазами доску! Прошло пять минут, десять, пятнадцать... наконец, я не выдержал, подошел к судье и сказал: «Возможно, с Талем что-то не в порядке!» Каково же было мое удивление, когда я вернулся к нашей партии и увидел, что своим последним ходом переставил слона с d3 на g5! По-видимому, Михаил тоже не сразу понял, каким образом мой белопольный слон очутился на черном поле! Мне стало очень неудобно, я долго извинялся перед Мишей. А после партии он мне сказал: «Конечно, этот ход оказался для меня неожиданным, но все же это неправильно – так ставить фигуры!»
А вот еще случай, уже за пределами игрового зала. На одном турнире в Москве Таль подошел ко мне после партии и спросил, какие у меня планы на вечер. Я сказал, что собираюсь вернуться с Ларсеном в гостиницу. Мише эта идея показалась скучной, он меня, конечно, отговорил, и вместо гостиницы мы отправились в кабак. Едим, пьем... А съедено было немало, мы провели там много часов. И вдруг я задумался: «Как же мы будем расплачиваться?» – и полез в карманы. Миша это увидел и сказал: «Брось, в Москве платить не надо!» А я ему: «Как же нас выпустят, если мы не заплатим?» Но тут подошла официантка, стала нас обнимать, целовать, мне даже стало неловко! «Говорю же, в Москве не надо платить!» – с улыбкой повторил Таль...
Однажды, тоже после таких вот посиделок, я понял, что выпито уже многовато, и сказал: «Миша, как же ты будешь играть завтра – дыхнешь на соперника, и ему станет дурно!» Миша пообещал, что таких проблем не будет, и гулянье продолжилось. А на следующий день перед партией он заказал чай с липой и попросил положить липы как можно больше. Когда ему принесли этот чай, он стал доставать липу и жевать ее! Я смотрел на него с большим удивлением, однако средство оказалось действенным.
Таль вообще был большим озорником. Все ему было нипочем! Шли мы с ним однажды в гости. На улице мороз жуткий, а мы одеты легко – идем, ежимся от холода. Я говорю: «Замерзнем ведь, надо пойти в гостиницу одеться». А он мне: «Вот когда вернемся в гостиницу, тогда и оденемся!»
Борислав Ивков: Все женщины хотели детей от Таля!
– Таль был невероятно популярен! Наверное, только Фишер может с ним в этом сравниться. Но интересно, что когда я проиграл Талю на студенческой Олимпиаде в Москве… Сколько тебе лет? Ой, кошмар! Как ты ужасно молода! Да, как это давно было – Олимпиада была в 1956 году. Прошло в два с половиной раза больше времени, чем ты живешь!.. На том турнире наша команда шла так себе, и нужно было обязательно выиграть у СССР, чтобы занять первое место. А мы проиграли под ноль. Все наши газеты буквально кричали о том, дескать, как так: Борислав Ивков проиграл никому не известному Талю! Михаила тогда действительно никто не знал. Но уже через два года он стал чемпионом Союза, а еще через два – чемпионом мира! Такой вот резкий взлет.
Однажды я брал у Миши интервью. Я тогда работал в одной газете. Помню, к материалу была отличная фотография Таля в роли тореадора. Беседовать с ним было невероятно интересно. Он был выше всего. За это его так любили.
– Была такая история на турнире, – включился в нашу беседу Юрий Львович Авербах, – я тогда ездил в качестве тренера. Так вот, к Мише во время соревнований подошла женщина и что-то долго ему говорила. После этого взволнованный Таль подошел ко мне: «Знаешь, что она мне сейчас сказала? Говорит, хочет от меня ребенка!»
Борислав в ответ только рассмеялся: «Ничего удивительного, все тогда хотели детей от Таля!»
Евгений Свешников: Таль был моим кумиром
– В 1967 году на чемпионате СССР в Харькове я впервые увидел Михаила Таля. Он играл там блестяще и занял первое место. Чемпионат проходил по швейцарской системе при 120 участниках, встретиться за доской в основном турнире нам не довелось. Я, молодой 17-летний мальчишка, отобрался из полуфинала и сыграл неплохо, набрал «+1». Но гораздо больше запомнился блицтурнир, прошедший после чемпионата, в котором играл всего один гроссмейстер – Михаил Таль. Это был «круговик» с двадцатью участниками. После 18-ти туров Таль имеет 18 очков! И вот 19-й тур: я играю белыми с Талем и в прекрасном стиле его обыгрываю! Он применяет вариант дракона, жертвует, атакует меня. А я защищаюсь, меняю фигуры и перехожу в эндшпиль... Партию эту я записал и сохранил. А потом в челябинской газете появилась заметка о том, как челябинец Свешников выиграл у самого Таля.
Вообще, Таль всегда был моим кумиром. Никто для меня не являлся авторитетом, кроме него. Мне было десять лет, когда Таль стал чемпионом мира. И, естественно, я болел за Таля, за его активную игру. Вспоминаю 1965 год, когда он в десятой партии претендентского матча блестяще победил Ларсена, пожертвовав в сицилианской защите коня на f5. Причем идея жертвы принадлежала не Талю, а Велимировичу, – это жертва Велимировича. Но я-то об этом не знал, я подсмотрел идею у Таля! И после той партии я пожертвовал, наверное, десяток таких коней на f5! Конечно, я старался подражать моему кумиру.
И вот через несколько лет мы с ним встретились за доской в блицпартии, и я у него выиграл. Для меня это было настоящим событием, более памятным, чем весь чемпионат! С тех пор мы с ним играли много – 14 турнирных партий, и не сосчитать, сколько в блиц. В блице небольшое преимущество на стороне Таля. Хотя перевес, который имеет со мной Карпов, неизмеримо больше. А в партиях с классическим контролем у меня положительный счет. Я проиграл Талю три партии, где была очень напряженная игра при ферзях. А выиграл четыре – и все в эндшпиле. То есть, снимаем с доски ферзей – от Таля остается половинка! Ему становилось неинтересно, не хватало простора для фантазии.
Я писал о том, как однажды, играя с Талем, попал под гипноз. Если быть точнее, я был не под гипнозом, а под самогипнозом. Любопытно, что после того, как статья была опубликована, ко мне подошел Янис Клованс из Латвии и сказал: «Слушай, Женя! Со мной произошла точно такая же история, только в партии с Геллером!» Для него Геллер был кумиром. И я хочу сказать, что знаю ребят, которые смотрели на меня так же, как я когда-то смотрел на Таля. И для них подсознательно трудно меня побеждать. Таль не был гипнотизером, но он просто заставлял считать себя авторитетом в шахматах!
В свое время Корчной назвал Таля шаблонным шахматистом. И он его регулярно обыгрывал! Я думаю, да, Таль действительно играл по шаблону. У каждого большого шахматиста есть свой шаблон. Но надо суметь выстроить этот шаблон так, чтобы он работал на тебя, а большинству был непонятен. У Таля была своя программа, своя шкала ценностей. Но под конец он стал играть по-другому. Более того, он сказал, что он бы того, молодого Таля просто разорвал. И на твой вопрос, был ли он счастливым, отвечу так: не знаю, может ли быть счастлив человек, который меняет отношение к любимому делу. С одной стороны, он стал мудрее, но с другой – легкость-то, свежесть потерялись...
Расскажу историю, которую еще никогда не рассказывал. Талю 50 лет. В честь юбилея устроили круговой темпотурнир. Я тогда уже жил в Риге и, конечно, захотел сыграть. Таль тоже участвовал. С Михаилом Нехемьевичем мы тогда сыграли, по-моему, 1:1. Но так случилось, что перед последним туром я его немножко опережал. И, пожалуй, единственный раз в жизни я сознательно притормозил. Просто не поднималась рука выигрывать, чтобы встать выше своего кумира. В последнем туре он меня догнал, мы поделили 1-2 место, и, естественно, его объявили победителем. А я остался доволен, что не обогнал Таля. Интересно, что тогда, когда я попал под талевский гипноз, то был очень доволен, что сделал ничью.
Я только что приехал из Риги и надеялся, что, как всегда, 9-10 числа пройдет турнир памяти Таля. К сожалению, Шахматный союз Латвии практически умер (к счастью, в настоящее время ситуация начала меняться в лучшую сторону – ред.). В данный момент с шахматами в Латвии очень плохо. Единственное, что там еще осталось, это школа, которая функционирует за счет государства. Есть памятник Талю – барельеф в центральном парке, но он установлен местными предпринимателями. Рижане, конечно, еще помнят Таля. Когда я прохожу через этот парк, то часто вижу играющих в шахматы. У памятника иногда свежий букетик поставят. Но главное, что навсегда останется в истории – это, конечно, партии Таля.
В самом же государстве, увы, ничего для его памяти не делается, и это удивительно. Мемориальную доску до сих пор не повесили. Квартира, в которой он жил и которая должна была достаться его жене, нашла другого собственника. Поразительно, что нет клуба имени Таля. Это, по меньшей мере, странно. Вся надежда на частных лиц, которые пытаются как-то возродить память о Тале: я надеюсь, они все-таки проведут турнир в его честь, хоть и с большим опозданием.
В соседней Эстонии к Кересу, который не был чемпионом мира, уникальное отношение. Его лицо изображено на деньгах, настолько его ценят. Может быть, дело в том, что Керес был эстонцем, а Таль не был латвийцем по национальности... Во всяком случае, другого нормального объяснения я не могу найти. Таль по жизни был всеобщим шахматным любимцем. Никто про него ни одного плохого слова не сказал. В Югославии он был просто национальным героем, и в Грузии тоже. Его там все на руках носили! В Латвии он имел огромный успех, пожалуй, лишь в тот момент, когда стал чемпионом мира – тогда с поезда его несли на руках. Конечно, он пользовался авторитетом в Латвии в советские времена, но во многом благодаря тому, что президентом шахматной федерации Латвии в тот момент был министр, который очень его любил.
У Таля было слабое здоровье, но зато сильная воля. Характер у него был чемпионский, и во имя достижения цели - победы в шахматах - он мог многим пожертвовать. Только чемпионы на это способны. Но при этом вблизи он не казался каким-то недостижимым, неземным человеком. Хотя и таким, как все, его назвать нельзя – хотя бы даже потому, что на одной руке у него было три пальца. В этом уже было что-то мистическое. И потом взгляд, чувство юмора – сразу было видно, что он человек неординарный. Но я говорю, что он был и обычным, в том плане, что ничто человеческое ему было не чуждо. Он вел себя так, как считал нужным, не придерживался каких-то установленных рамок. Не слишком заботился о своем престиже, вел себя очень естественно. Мне такие люди нравятся, а те, кто чопорно себя ведет, менее симпатичны. Но его образ жизни, конечно, трудно было назвать здоровым. Помню, я увидел его перед одной партией: он жутко выглядел, небритый, а ему тогда было 37 лет... Я на него смотрел и думал: «Сколько же ему осталось жить?» Мне было так жалко, я его почти похоронил. А через пятнадцать лет он стал чемпионом мира по блицу! Так что у шахматиста внешний вид еще не говорит о том, что у него внутри нет энергии. Молод ведь человек душой. Таль в этом смысле был вечно юным.
Запомнился еще такой случай. В 1991 году мы играли в Ленинграде. У нас отложенная партия – коневой эндшпиль, и у меня лишняя пешка. Сдвоенная, но лишняя. Выиграть этот эндшпиль было непросто. Мне помог его выиграть мой ученик Эльдар Мухаметов, который очень глубоко проанализировал окончание. У меня никогда не было тренера, а вот ученик помог выиграть партию у Таля. За эту партию я получил приз – чайный сервиз, и отдал его Эльдару, который тогда жил в общежитии, так что посуда ему наверняка пригодилась! Эта была наша последняя партия с Талем, так закончился наш спор за доской, который начался в 1967 году. Я получал огромное удовольствие от игры с Талем, я не боялся его, но испытывал большое почтение. Мне нравилось соперничать с людьми, которые «дают играть»: с Талем, с Купрейчиком... Мне сложнее с такими, как Петросян или Карпов – они разрушают игру. Корчной тоже разрушает, но как-то по-другому – мне с ним играть трудно, но приятно. А вот с теми, кто сам хочет играть, даже очень сильными и талантливыми, даже с Каспаровым, я играю с удовольствием.
Есть интересная черта, которая объединяет Корчного и Таля – они оба предельно объективны в анализе. В момент анализа Корчной может ошибаться и отстаивать свою точку зрения, но потом он готов признать свою ошибку. Попробуйте, найдите мне чемпиона мира, который признает свою неправоту! Уклончиво, в лучшем случае, что-то скажет. Я в этом убедился, анализируя со многими чемпионами. Таль в этом отношении был исключением. Может быть, поэтому он был чемпионом «на час», в чем-то его характер был ближе к человеческому, чем к чемпионскому.
Алексей Широв: Хотел играть в стиле Таля
– Познакомился я с Талем в 1983 году. Александр Кобленц, его тренер, организовал мне тренировочный матч с латвийским мастером Валерием Журавлевым. И первую партию мне удалось красиво, с жертвами выиграть. Когда Талю показали эту партию, ему она очень понравилась, и он предложил привести меня к нему. Когда мы пришли к Талю домой, сели за столик: Михаил Таль, Александр Кобленц, я и мой отец, – все они начали курить, а мне все-таки 11 лет было… В этом дыму я, конечно, ничего не соображал. Помню, в это время я как раз играл в отборочном турнире к чемпионату Латвии в Риге. Играл очень неудачно, поэтому мне было даже стыдно показывать свои партии. А Таль настаивал на том, чтобы я их показал. Он всегда отличался максимальной корректностью, поэтому особенно меня не критиковал. Но на меня произвело очень большое впечатление, как он анализировал. Когда я показывал, какой ход намечал, он говорил: «А вы сделайте еще ход!» Ну, я и делал, а он снова: «Сделайте еще ход», – и я ходил еще. И после этого он моментально все опровергал! Показывая тем самым, что весь мой план никуда не годится. И, конечно, само обращение ко мне, одиннадцатилетнему, на «вы» очень меня удивило. Об этом я писал в своей книге.
Прошло немного времени, и я встретился с Талем в сеансе на тридцати досках. Я забрал две пешки, попал под атаку и бесславно проиграл. Но еще недели через две я отыгрался в сеансе с часами на восьми досках. Любопытно, что по ходу этого сеанса Таль все время разговаривал с кем-то по телефону. Мне казалось, что это какое-то неуважение к соперникам. В дебюте он пожертвовал качество за пешку, у него, безусловно, была компенсация, но позиция оставалась достаточно сложной. Пока он разговаривал по телефону, мне просто удалось его пересчитать! Эта партия, кстати, есть в сборнике партий Таля, который издан в Риге.
Михаил Нехемьевич в Латвии играл очень мало. Что и неудивительно, поскольку те турниры, которые у нас проводились, обычно были не его уровня. Так получилось, что в семьдесят девятом году, когда он играл в межзональном турнире в Риге, мне не удалось наблюдать за его триумфом. К тому времени я уже научился играть в шахматы, но во время турнира родители зачем-то увезли меня в Крым; видимо, не понимали, что я упускаю! Наверно, они еще не подозревали, что я стану шахматистом…
Потом я видел его за доской в 1981 и 1983 годах. Тогда каждые два года в Латвии проводили международный турнир. Но во время этих турниров я просто боялся даже подойти к нему, как-то побеспокоить.
В 1987 году Таль готовился в Юрмале к межзональному турниру, и меня пригласили к нему на сборы. Правда, тогда еще «по статусу» гостиница мне не полагалась, я ездил из дома туда и обратно каждый день. Но, естественно, не жаловался, мне было очень интересно. Помню, я ему даже показывал какие-то свои разработки.
Таль очень много смотрел партии других шахматистов, что для меня было в новинку. Потому что в те докомпьютерные времена шахматисты готовили свои дебюты, свои варианты и не заостряли внимание на тех партиях, которые не подходили к их репертуару. А Михаила Нехемьевича интересовало все! Он был готов смотреть любую партию любого советского мастера, сыгранную в любом дебюте. Это был для меня очень полезный опыт, потому что я тогда и понял, что разносторонний шахматист должен все знать. Личные советы он мне, может быть, и давал, но я не особо внимал им. Например, помню, когда я готовился к чемпионату среди кадетов – юношей до 16-ти, а он готовился к чемпионату Советского Союза, у нас был общий сбор, в котором участвовали латвийские шахматисты, в том числе Багиров, Шабалов, Кеньгис и другие. Я помню, Таль мне дал совет, чтобы я со своими конкурентами избегал магистральных дебютных вариантов. Что, мол, если играть с ними что-нибудь типа 1.d4 d5 2.Nf3 Nf6 3.Bg5, то они там ничего не будут соображать. А я ему пытался возразить, что я там тоже ничего не соображаю! Так что его совету я не последовал, играл свои дебюты. На том сборе мы сыграли блиц-матч, я у него выиграл две партии, он у меня четыре или пять. Но получалась та же история: в партиях, где он после 1.e4 c5 2.Nf3 d6 3.c3 Nf6 делал ход типа 4.d3, я уже ходу к 15-му получал безнадежную позицию! Все-таки как шахматист я ему тогда сильно уступал. Но я помню, как где-то в 89-90 году мы встречались у него в квартире, что-то разбирали, и я вдруг почувствовал, что анализирую с ним на равных. Для меня это был очень интересный и важный момент, и это, конечно, придало мне уверенности в своих силах.
В 90-м году мы, наверное, впервые сыграли в одном турнире – это был межзональный в Маниле. В какой-то степени я себя уже чувствовал конкурентом Таля, потому что в Латвии он всегда был шахматистом номер один, а тут я понял, что тоже участвую в межзональном. С Михаилом Нехемьевичем мы не сыграли, так как турнир проводился по швейцарской системе. Но не буду скрывать, я был доволен, что набрал тогда на очко больше него. Мы довольно хорошо общались во время турнира, никакой обоюдной зависти не было. А конкуренция была, пожалуй, только с моей стороны – это, конечно, был чисто юношеский взгляд на вещи. Он-то вряд ли думал о том, кто лучше сыграет, я или он.
Что я могу сказать о его жизни вне шахмат… Я хорошо знаком с его женой Гелей и дочерью Жанной, обеих очень уважаю. Жанна в шахматы никогда не играла, но знает, как ходят фигуры. Интересно, что она часто приезжает в Ригу, дает интервью, и у нее даже есть проекты по возрождению памяти о Тале в Латвии. Но так получается, что всегда, когда Жанна приезжает – я в отъезде. Поэтому не встречался с ней уже очень давно. В этом году Жанну приглашали на Мемориал Таля, но она просто не успела визу сделать, сейчас ведь она живет в Германии.
О том, как его увозили после партии на застолья... Я помню только, что здоровье в тот момент – я говорю о девяностых, у него было уже достаточно пошатнувшееся. Говорят, Таль быстро пьянел… Не знаю. В 89-м, насколько мне известно, он перенес четыре операции. Помню, когда я увидел Таля во время московского турнира МГА (он не играл, а пришел посмотреть), я был в ужасе – так плохо он выглядел! Казалось, что человек просто не жилец, а он после этого прожил еще три года и продолжал играть в шахматы. Я думаю, когда мы играли на межзональном в Маниле, а перед этим неделю еще в Малайзии, то здоровье уже не позволяло ему участвовать в гуляньях. А еще помню, что за один обеденный стол в Малайзии я с ним не садился, но лишь потому, что категорически не могу воспринимать, когда меня обкуривают. Это, видимо, как раз с 83-го года пошло!
Как-то был такой эпизод: за одним столом сидели Таль, Гуревич и другие курильщики, и я перебрался за другой стол. Меня Андрей Соколов спросил: «Почему ты пересел?» Я ответил: «Не хочу сидеть рядом с курящими». «Ну, хорошо, – сказал Андрей, – будешь сидеть рядом с пьющими!» Ему можно было поверить!
Еще вспомнил историю, связанную с курением. В восьмидесятые годы игралась консультационная партия Таля против Багирова. Багирову помогали более взрослые ребята, ровесники Шабалова, хотя сам Саша, по-моему, не играл. А вместе с Талем играли мальчишки моего поколения. Партия получилась очень интересной, она была напечатана в рижском шахматном журнале. У меня сохранилась запись, и я все хочу ее прокомментировать, да пока руки не доходят. Помню, в какой-то момент я предложил пожертвовать ладью, хотя мне самому эта жертва казалась сомнительной, я предложил ее практически в шутку! Но Таль сразу загорелся, так и сыграли, и в итоге нам удалось выиграть. Но почему еще я вспомнил эту партию? Один из наших ребят считал количество выкуренных Талем за время партии сигарет! И насчитал всего одиннадцать – мне показалось, это не так много, я думал, окажется больше.
В Мемориале Таля мне хотелось следовать талевскому принципу – сначала жертвовать, а потом считать. Боюсь, это не так уж хорошо, хотя мне удалось выиграть две партии в таком стиле.
Турнир претендентов
